Художник моего тела

Винтерс Пэппер

Ее взгляд стал лихорадочным от вожделения и страха, но даже это не остановило меня.

Я сильнее вдавил ее голову в матрас, делая все возможное, чтобы раздавить ее. Сломать ее. Проломить ей череп и покончить с этим.

Она стонала и билась, цепляясь когтями за мое запястье.

Я лишь сильнее набросился на нее.

— Ты хотела меня. Теперь, когда ты меня уничтожила, ты не сможешь меня остановить. — Я зарылся лицом в ее шею, толкаясь бедрами, снова и снова. Рукой душил ее, и мое тело вдавливало ее тело.

Она

боролась со мной. Извивалась и корчилась, но я не сдавался.

Я больше не был собой.

Был тем существом, которым она меня сделала, и от этого мерзкого знания мне хотелось реветь.

Я уже был мертв.

Но я могу забрать ее с собой.

Мои яйца поджались, когда первые искорки оргазма вонзились в меня иглами. Каждый инстинкт и здравомыслящая часть меня требовали отстраниться.

Прекратить это.

Выйти за дверь и бежать.

Бежать!

Но она сломала меня.

Превратила все хорошие части меня в то, чего я боялся всю свою жизнь.

Я был моим отцом, в конце концов.

А это была шлюха.

Просто шлюха.

Купленная и оплаченная, чтобы принять кровожадное нападение жестокого зверя.

Я больше не был человеком, я двигался все быстрее и сильнее. Мое сердце колотилось, пот лил ручьями, а душа исчезала под зараженной грязью.

А потом я почувствовал это.

Почувствовал последнее предупреждение, отнимающее жизнь. Приговор моему будущему, гарантирующий, что я вечно буду ходить один, потому что никого не заслуживаю.

Особенно Олин.

Черт...

Я пальцами впился в щеки учительницы, надеясь пустить кровь, когда прекратил бороться с неизбежным.

Таллап задыхалась под моей рукой. Ее глаза были дикими. Лицо было почти фиолетовым. Но ее тело дергалось и дрожало от бешеной разрядки. Ее киска сжималась и сжималась. Ее конечности напряглись. Ее спина выгнулась. Все ее тело разрывалось от того, что я с ней делал.

Она была в экстазе.

Я был в полнейшем аду.

Был почти болен.

Почти.

Но я был потерян.

Потерян для буйного оргазма, который я пожинал.

Потерян для химической интоксикации виагры и отчаяния.

И я не мог остановиться.

Собственная разрядка губила меня самой мучительной смесью удовольствия и отвращения.

Между ног, по члену, разливаясь огнем и серой.

Волна за волной больной, изнуряющей похоти. Изливаясь в предателя. Разделяя наслаждение с противником.

Не успел я кончить, как волна желчи подкатила к моему горлу.

Оторвавшись от нее, я слетел с кровати и едва успел добежать до ванной, прежде чем изверг содержимое своего желудка в раковину.

Мое тело очистилось.

С моего члена капала сперма на кафель, а желудок избавился от виагры и виски, в то время как мое сердце билось, разбивалось на мелкие осколки, искало спасения за разрушения, которые я причинил.

Опустившись на колени, я вцепился в унитаз,

когда начался шок.

Зубы стучали, когда я осознал все последствия того, что сделал.

Я проведу свою жизнь в тюрьме.

Никогда больше не увижу Олин.

Всегда буду известен как насильник.

— Вставай.

Я сгорбился, борясь с очередной волной тошноты, когда Таллап потрепала меня по плечу.

— Вставай, — повторила она, шагнула в душ и включила горячую воду.

Я не двигался, пока она намыливалась и ополаскивалась, пытаясь собрать себя в кучу, чтобы встать и встретиться лицом к лицу с полицией.

Ее босые мокрые ноги появились в поле моего зрения на полу, когда она обернула полотенце вокруг своего измученного тела. Тела, которое я пытался лишить жизни. Сосуд, который я пытался убить за то, во что она заставила меня превратиться.

Таллап положила руку мне на голову, и в каком-то извращенном, отвратительном смысле я смотрел на нее в поисках руководства. Она была моим учителем. И должна была учить меня, помогать мне расти, направлять меня во взрослую жизнь.

Вместо этого она сделала из меня вот это.

Слезы навернулись мне на глаза, когда я заметил красные следы, которые оставил на ее лице, когда удерживал ее. Ее рот распухли, и кровь блестела там, где была прокушена губа.

Но вместо ужаса на ее лице, вместо того чтобы подойти к телефону и вызвать полицию, она улыбалась свободно и удовлетворенно.

— Оказывается, мне не нужно было учить тебя трахаться, Гилберт Кларк. Ты сам по себе мастер.

Я застыл.

В моем животе бурлила желчь.

Она повернулась, сбросила полотенце и направилась к кровати. Потом села на нее с самой хитрой и мерзкой ухмылкой на лице.

— Теперь ты знаешь, что мне нравится, возвращайся сюда. У нас вся ночь впереди, пока виагра не перестанет действовать. — Она похлопала по кровати. — Иди сюда.

Я покачал головой, проклиная жжение в животе. Желание подчиниться. Потребность кончить снова. И еще раз.

Таллап прищурила глаза, в них вспыхнул гнев.

— Мы договорились на одну ночь. Не на один перепихон. Подчинись, и ты свободен. Даю слово, что не буду беспокоить Олин Мосс. Я позволю тебе закончить школу. И ты сможешь притвориться, что ничего этого не было.

Она провела рукой между ног, раздвигая губки своей пизды, показывая, куда именно та положила палец.

— Но если ты не приползешь ко мне прямо сейчас, наша сделка будет расторгнута, и я вызову полицию. — Таллап всунула палец внутрь себя. — Они не будут относиться к тебе по-доброму, Гилберт. У них не будет никаких причин сомневаться в моих утверждениях. У меня есть синяки, что будет соответствовать обвинениям. Ты никогда больше не увидишь Олин. Никогда не будешь свободен. — Она печально покачала головой. — Бедный, невинный Гилберт Кларк. В каком ужасном положении ты оказался.