Художник моего тела
Шрифт:
Гид поцеловал меня, и я поцеловала его в ответ. Никто из нас не настаивал на большем, довольствуясь той нежной свободой, которую мы создали. Наши губы оставались сухими и невинными, прижимаясь друг к другу, добавляя трение и тепло. Мои соски побаливали от желания прикоснуться к ним, его сердцебиение перешло от трепета к ровному стуку о ребра.
И все равно мы не нарушали границ целомудрия. Этот поцелуй был безопасным. Он дал Гилу именно то, чего я так хотела — место безусловного принятия и терпения.
Я вздохнула, растворяясь в его контроле.
В
Я застонала, дрожа. Мое тело расслабилось и обмякло, готовясь к нему и отменяя все остальное. Пальцами искала его грудь; мой рот приоткрылся в приглашении.
Мы зависли на грани простого поцелуя, перерастающего в обжигающий секс.
Гил не был трезв, но он успешно заставил мою голову поплыть от желания, поэтому мы оба были опьянены и находились во власти низменных побуждений.
Однако вместо того чтобы углубить поцелуй, он отстранился с душераздирающим стоном.
— Я не могу. — Его веки закрылись над пылающими зелеными глазами. — Мне жаль.
Я снова задрожала, но на этот раз от волнения.
— Все в порядке. Я не ожидаю...
— Я хочу тебя, О. Хочу тебя так чертовски сильно. — Его глаза снова открылись. — Отвергнуть тебя сегодня вечером… Черт. — Жестокий смех разрушил нашу безопасную тишину. — Отказываться от тебя каждый раз... это разрывает меня на части.
Я замерла. Говорил ли это Гил или водка? Это была голая правда или наглая ложь?
— Тебе не нужно объяснять...
— Ты знаешь, что я подумал, когда впервые увидел тебя снова? — Его лоб нахмурился от горя. — Подумал... как я мог думать, что живу, когда у тебя все это время была часть меня? Кусочек, которого мне не хватало и который я никогда не смогу заменить.
Притянув меня к себе, он зарылся лицом в мою шею, не давая мне смотреть на него.
— Я почти упал на колени, когда узнал тебя. Боролся с каждым инстинктом, желая назвать тебя своей.
Я обхватила его руками, крепко обнимая.
— Я чувствовала то же самое. Удар в грудь... как будто я снова ожила и...
— Не говори так.
— Как я могу не говорить, когда ты...
— Ты еще не слышала остального. — Его губы прошлись по моему горлу, скорее угрожая, чем лаская. — Я видел тебя, помнил тебя, хотел тебя, а потом я проклял тебя. Проклял чертову судьбу за то, что она вернула тебя в мою жизнь.
Его слова были скальпелем, глубоко вонзающимся в раны, а голос — ядом, льющимся прямо на раны. Я боролась в его объятиях, пытаясь изучить его черты.
— Что это значит...
— Я ушел по причине, которая больше, чем ты или я. Ушел, потому что у меня не было другого выбора. Долгие годы я выживал без тебя. Врал и заставлял себя верить, что забыл тебя. Но каждый день я видел апельсин, или осьминога, или что-то, начинающееся на «О», и я вспоминал все снова и снова. И ненавидел себя за то, что мне пришлось оставить тебя. Я умолял найти способ все объяснить,
— Скажи мне сейчас... ты можешь...
— Нет, не могу. Это проклятие лежит на мне. Я наказан. И заслужил его за то, что сделал.
— Ты не...
— Наказан каждый ебаный день моей жизни, и я не заслуживаю того, чтобы находить маленькие очаги счастья, когда я с тобой. Это несправедливо, что у меня есть ты, когда она... — Он глубоко вдохнул, его дыхание дрожало и было затруднено его грехами. — Когда я увидел тебя снова, то знал, что не смогу устоять перед тобой. Знал, что возьму тебя, трахну и сделаю все возможное, чтобы удержать тебя. И я также знал, что произойдет, если я это сделаю. — Его руки крепко обхватили меня, так крепко, что он почти душил меня. — Мне так жаль, Олин. Прости за прошлое, настоящее и будущее. Мне жаль, что ты влюбилась в меня. Прости, что я влюбился в тебя. И мне жаль, что я был так чертовски слаб, чтобы не оттолкнуть тебя, когда у меня был шанс.
— Гил, отпусти меня. — Я царапала его спину, делая все возможное, чтобы отдышаться и чтобы он перестал нести такое безумие. — Прекрати.
Его руки ослабли, но не настолько, чтобы я могла видеть его глаза. Он фыркнул, зарываясь лицом в мои волосы.
— Ты думаешь, что помогаешь мне... ты делаешь только хуже. Думаешь, что спасаешь меня... ты только топишь себя. Я не в безопасности, О. И говорил тебе об этом. Я пытался заставить тебя понять. — Он тряс меня, как будто это была моя вина. — Ты не в безопасности из-за меня. И даже сейчас, зная то, что я знаю, я слишком чертовски слаб, чтобы оттолкнуть тебя.
Я проигнорировала шепот беспокойства в моем сердце и погладила его по спине.
— Все в порядке. Я поняла...
— Ты ничего не понимаешь.
— Если бы ты перестал говорить так загадочно, я бы...
— Нет. — Он оттолкнул меня, перевернув на другой бок, хотя боролась за то, чтобы оставаться лицом к нему. Как только я легла к нему спиной, он прижал меня к себе, крепко вжимая в свое тело. — Я самый эгоистичный человек на свете, потому что не заслуживаю этого момента с тобой. Не заслуживаю ни одного момента, когда я буду счастлив, в то время как другие... — Он поперхнулся, его голос стал горьким. — Я ненавижу то, что ты в моих объятиях. Ненавижу то, что ты помогла успокоить боль внутри меня. Ненавижу, что я настолько жаден, что продолжаю хотеть большего, хотя знаю, что недостоин. Я сам навлек на себя этот кошмар и не могу от него убежать.
Все его тело содрогнулось от яростной веры в свое признание.
— Но знаешь, что я ненавижу больше всего? Ненавижу то, что другие платят за мои ошибки. Она платит за мои ошибки. И я не могу остановить это. Я ни черта не могу с этим сделать, и меня убивает осознание того, что я подвел ее, подвел стольких людей. Черт!
Я молчала, ожидая, что Гил продолжит открываться, желая, чтобы он заговорил и, надеюсь, избавился от гноящегося внутри него чувства вины.
Но он не продолжал.