Художник моего тела
Шрифт:
Коридоры и классные комнаты были хуже, чем бордель, в котором я жил. Мои грехи эхом отдавались в спортзале. Порочность пятнала кирпичи здания.
Я это презирал.
У меня отняли все.
Всё.
И все же моя любовь продолжала высасывать из меня все до капли.
Но в моем темном, унылом мире, по крайней мере, женщина, обрекшая меня на такую тоску, осталась верна своему слову.
Одна ночь.
Она использовала меня на одну ночь.
Я выбрался из ее гостиничного номера в четыре утра, весь в синяках, на дрожащих ногах и с пересохшим ртом. На моих запястьях остались красные отметины от использованных ею наручников. В том месте, где она потеряла контроль и причинила мне боль, виднелись следы зубов.
Я никогда в жизни не чувствовал себя более измотанным и брошенным на произвол судьбы, такой боли мне не причиняли даже кулаки моего отца.
Когда наступил понедельник, я не мог смотреть Олин в глаза.
Я не мог сидеть с ней на занятии, в то время как мое тело украшали царапины, сделанные нашей преподавательницей. Меня мутило всякий раз, когда я вспоминал, сколько Таллап трахала меня, убеждая в том, что я никогда больше не буду достоин Олин.
Я пришел к нашей учительнице девственником.
А вышел монстром.
И великолепная девушка, с которой я хотел связать свою жизнь, теперь была слишком хороша для такого, как я.
Я был использованным и грязным.
Запачканным.
Оскверненным.
Если это было недостаточно веским аргументом, чтобы держаться от нее подальше, то осознание того, что Таллап разрушит шансы Олин на поступление в университет, стало последним гвоздем в моем склепе.
Вид измученного и залитого слезами лица Олин вырвал мне сердце и обрек на вечные муки. Через несколько дней после нашего расставания она догнала меня на поле.
Олин уронила сумку, улыбнулась в обнадеживающем приветствии и бросилась в мои объятия с извинениями.
Извинения?
Черт, она не сделала ничего плохого.
Это все я.
Я предал ее.
Предал наше будущее и наши клятвы.
Подняв руку, я не дал ей обнять меня. Тоска душила меня так, что я чуть не сломался. Внутри у меня все сжалось, я стиснул зубы и покачнулся, стоя перед ней на коленях.
Мне чертовски сильно ее не хватало.
Но я продал свою душу дьяволу, чтобы спасти ее.
Этот кошмар должен был пережить я, а не она.
Я защищу ее будущее, отстранившись от него. Когда Таллап заткнула мне рот кляпом, я поклялся, глядя на стоящую на комоде фотографию Олин, что никогда не помешаю любимой мною девушке жить той жизнью, для которой она предназначена.
Таллап согласилась ее отпустить.
Я за это с лихвой заплатил.
Но с этого платежа все еще взимался
Единственное, что я мог сделать на просьбы Олин хоть что-то ей объяснить, — это отступить назад, покачать головой и уйти.
Это был второй раз, когда я разбил сердце Олин, но определенно не последний.
Каждый день она искала меня, и каждый день я не говорил ни слова. Я все больше погружался в лед, надеясь, что ледники в моих глазах предупредят ее держаться на расстоянии.
На уроке я рассматривал ее красивые волосы, пока она сидела передо мной.
Мысленно я просил прощения снова и снова.
В душе я кричал. Каждым своим вздохом я говорил, что люблю ее. Обещал ей, что всегда буду любить. Я умолял ее простить меня.
Единственным человеком, который наслаждался моим разбитым сердцем, была Таллап.
Ее легкая ухмылка, скрытая за учительским тоном. Ее самодовольные и удовлетворенные глаза.
Убийца любви, похитительница надежд.
Законченный, сука, суккуб.
* * *
— Гил! Пожалуйста, — бросилась ко мне Олин после школы.
Прошло несколько недель.
Я похудел. Я почти не спал. Сейчас я радовался побоям, которые устраивал мне мой отец, потому что это был единственный способ избавиться от боли.
Я сунул руки поглубже в карманы джинсов и зашагал быстрее.
Она побежала за мной и, когда мы завернули за угол улицы, догнала меня.
— Гил, — Олин положила ладонь мне на руку, ее глаза наполнились слезами, губы сжались от напряжения. — Я больше так не могу. Мне нужно знать, почему ты вдруг стал меня избегать.
По ее белым щекам потекли слезы.
— Прости. Я не знаю, что сделала... но я люблю тебя. Мне тебя не хватает, — она подошла ко мне и прижалась лбом к моей груди. — Мне так сильно тебя не хватает.
Я отстранился, освободившись от ее объятий.
— Иди домой, Олин.
Это было хуже всего.
Не иметь возможности проводить ее домой.
Не знать, что она в безопасности.
Не охранять ее от теней и грешников.
Она последовала за мной, ее дыхание перехватило от слез.
— Пожалуйста. Поговори со мной. Я не понимаю, что происходит.
Я молчал.
Она бежала за мной по дороге под стук моих шагов.
— Гил... пожалуйста! — у нее из груди вырвалось рыдание. — Если мы об этом поговорим, то сможем вернуться к тому, как все было.
Это было слишком.
Поверить, что мы могли бы снова быть вместе? Думать, что я мог бы обладать ею, несмотря ни на что?
Это причиняло боль.
Безумную боль.
Я резко повернулся к ней, мои ноздри раздулись от гнева.
— Оставь меня в покое, Олин. Я больше не буду повторять.