Хутор Гилье. Майса Юнс
Шрифт:
Сегодня он исполнил весь свой репертуар, начиная с «О, север наш, чело земли!» и кончая «Вот с охоты королева возвращается домой…»
Он пел так, что звенели оконные стекла.
Снова наступила зима. Рождество давно прошло, февраль перевалил за середину.
Как-то вечером капитан сидел, курил трубку и читал при свете двух свечей в железных подсвечниках.
На другом конце стола Йёрген делал уроки. Он должен был отсидеть положенное количество часов, даже если успевал быстрее выучить то, что ему
Замерзшие стекла, залитые лунным светом, казались мраморными, а в дальнем, потонувшем в полумраке углу комнаты окно ослепляло белизной.
Конечно, это колокольчик.
Йёрген насторожился. Его голова со взъерошенными соломенными волосами уже не склонялась над книгой. Он второй раз уловил звон колокольчика, но не решался, как стража благородного короля Хокона, о котором он как раз читал, сообщить об этом, пока не был уверен, что не ошибся.
— По-моему, звенит колокольчик, — сказал вдруг мальчик. — Далеко-далеко.
— Вздор! Занимайся своим делом!
Но хотя капитан и делал вид, что всецело погружен в чтение, он стал внимательно прислушиваться.
— Это, наверно, лавочник — его колокольчик всегда звенит так приглушенно, — снова начал Йёрген.
— Если ты мне еще раз помешаешь, Йёрген, я тебе всыплю, да так, что у тебя зазвенит в ушах куда громче.
Меньше всего на свете капитан хотел бы сейчас увидеть лавочника Эйсета, который все писал ему и писал из-за каких-то несчастных тридцати далеров, словно боялся, что ему их не вернут!
— Хм, хм… — Капитан откашлялся, кровь прилила к лицу, но он продолжал свое чтение, твердо решив обратить внимание на непрошеного гостя, лишь когда тот переступит порог их дома.
А сани и в самом деле остановились у крыльца.
— Хм, хм…
Йёрген вздрогнул и хотел было вскочить.
— Только двинься, я тебе так вмажу, что из тебя дух вылетит вон, — прошипел капитан, который стал уже медно-красного цвета. — Сиди спокойно и учи уроки.
Он тоже решил не трогаться с места. Пусть этот подлец лавочник сам привяжет свою лошадь к столбу и со всем остальным тоже один управится.
— Я слышу голоса… Долговязый Ула…
— Заткнись, тебе говорят! — пробурчал капитан угрожающе густым басом. И взглянул на сына так, словно собирался проглотить его живьем.
— Отец, да ведь это…
Отец схватил сына за чуб и отвесил ему такую здоровенную оплеуху, что мальчик кубарем отлетел в угол комнаты.
— Это доктор! — завопил Йёрген.
В то же мгновение в дверях показалась маленькая, неуклюжая фигура полкового врача, и тут стало совершенно очевидно, что бедняга Йёрген пострадал зря.
Врач уже успел распахнуть шубу, и по полу волочилась бахрома длинного шарфа. Он вынул часы:
— А ну-ка, сколько сейчас времени?
— Да это же Рист, черт возьми! Старый греховодник, как это только всевышний не отправил тебя еще в преисподнюю! Неужто это ты?
— Сколько времени? Взгляни-ка!
— За что только я дал Йергену пощечину? Ну ладно, малыш, ты свободен, а к ужину попроси немного сиропа к каше. Беги скорее к матери и скажи ей, что приехал доктор Рист. Эй, Марит, Сири! Есть там кто? Идите сюда, да побыстрее! Помогите доктору снять сапоги. Небось в твоей одежде гнездятся болезни со всего округа, да?
— Я тебя спрашиваю, который час? Ты что, посмотреть не можешь?
— Без двадцати пяти семь.
— Тогда я, видит бог, проехал на моем Буланом три мили [6] от Иёльстада до вас за два с четвертью часа.
Доктор скинул шубу. Маленький, крепко скроенный, с широкоскулым лицом и рыжеватыми, с проседью, бакенбардами, он стоял посреди комнаты в меховой шапке, казалось, утонув в высоченных дорожных сапогах.
— Нет, нет, погоди! — крикнул он девушке, которая хотела помочь ему разуться. — Йегер, ты не выйдешь со мной и не посмотришь заднюю ногу Буланого? Перед самым подъемом он вдруг стал прихрамывать.
6
Норвежская миля равна приблизительно десяти километрам.
— Может, засекся?
Капитан поспешно схватил свою шапку, лежавшую на клавесине, и вместе с доктором вышел во двор.
Они долго стояли без шуб на трескучем морозе и ощупывали левую заднюю ногу Буланого, а потом подняли ее. Чтобы еще лучше исследовать причину хромоты коня, они повели его в конюшню.
— Ты мог бы с тем же успехом сказать, что у него сап задней ноги. Если ты в людях понимаешь не больше, чем в лошадях, то я и четырех шиллингов не дам за твой докторский диплом.
— А знаешь, Йегер, у твоего Гнедого своеобразный вкус. Он только ясли гложет или ест еще что-нибудь, а? — спросил доктор, добродушно подмигивая другу.
— Как, ты это заметил, каналья?
— Не заметил, а услышал. Он же вгрызся в них, как пила. Здорово они тебя надули с этой лошадью!
— Это еще как сказать! Через год он будет ростом с хорошего кавалерийского коня. Впрочем, ты, кажется, тоже совершил удачную сделку, отдав за своего Буланого шестьдесят пять далеров.
— Давай уточним: шестьдесят да магарыч. И ни шиллинга больше. И, уверяю тебя, не продам его, предложи ты мне, не сходя с места, даже сотню.
В комнате их уже ждала мать.
Прежде всего доктор должен навестить Аслака на хуторе Вельта. В четверг он поранил себе ногу топором, когда валил дерево. Первую помощь она с грехом пополам оказала ему сама. Затем надо побывать у батрака Андерса, у которого воспаление легких. Ему уже пустили кровь. У Андерса шестеро детей, и было бы просто ужасно, если бы не удалось его спасти.
— Мы поставим ему на спину крепкие шпанские мушки, а если это не поможет, то придется еще раз пустить кровь.
— Когда ему пускали кровь, он едва не потерял сознание, — задумчиво сказала мать.