Хуторянин
Шрифт:
Достал меня этот аврал. Пятилетку в три года, а перестройку в три дня! Хорошо хоть у Грига оказались доски припасены в изрядных количествах и срубы для овчарен стояли заготовленные. Я чуть не выл раздираемый на сотню дел, пока не додумался повесить все текущие дела на баб. Одно утро и всё потекло по старому, проторенному за десятки и сотни лет руслу. Я не вмешивался, коров доить, это вам не дельфятину борландить, [29] тут умение впитанное с детства необходимо. Бабы всё просекли на раз и теперь дергали меня очень редко, когда уж совсем невмоготу. Кстати, не знаю, как в земном средневековье, но мои хуторяне прониклись гигиеной на раз. Я всего-навсего приподнял плетью подбородок Зиты и угрюмо посмотрел ей в испуганные глаза и проблемы с вечерним и утренним умыванием исчезли раньше, чем возникли. О мытье рук до и после еды Лиза сообразила сама. Правда карцерные сидельцы умывались раз в три дня, но меня они пока не интересовали. И так достало их пинать и контролировать. Григ с братаном похоже на генном уровне не способны сделать ничего ровно и красиво. Хорошо, сначала на летнем душе потренировались,
29
дельфятину борландить—программировать на делфи, от Borland Delphi (шут.)
За три дня Шейн выкопал две выгребные ямы, а мужики кроме стационарных туалетов построили переносной домик для медитаций. А то приноровились в свинарнике срать, да хрюшкам использованное не по делу сено скармливать, панымаэшь! Ещё соорудили два летних душа, правда, опять же, временных. Полазив вокруг хутора и пообщавшись с Зитой, я разметил на заднем дворе место под громадный пятистенок, набор на который сох около леса уже второй год. Обойдусь пока без овчарни, баня куда важнее. Вот в нем-то и соорудили стационарный душ собрав на крыше гигантскую бочку на манер старояпонских деревянных купелей. Рэй оказался неплохим медником, он сумел согнуть из самопального медного листа весьма неплохие трубы. Пропаивать их запретил—олово слабо и дорого, серебро очень дорого и мешкотно. Мужик просто соединил их в двойной замок и хорошенько простучал. Грубовато конечно, но для душевых патрубков пойдет. Вот с латунными вентилями я помучился. Едик, младший сын Гретты, притирал седло и пробку два дня. Сначала песком, потом керамической пылью от разбитой тарелки. Получилось неплохо, но работал вентиль только на горизонтальной трубе. Пришлось изобретать самокат. Как всегда все оказалось намного проще. В днище деревянной бочки натуго вставил хорошенько ошкуренную глухую литую латунную трубку с нашлёпкой. Чуть ниже заглушки просверлил отверстие. Сверху, под нашлёпку кожаное кольцо. На другой конец трубки намертво присобачил выколоченное медное продолжение с лейкой-рассекателем. Вот и все. Трубку вверх—вода потекла через боковое отверстие, трубку вниз—дырка уходит ниже дна, да еще и кожа герметизирует. Вместо сальника—разбухшее дерево. Для лета в самый раз. А вентиля потом в бане пригодятся. Второй душ к медитационному домику вплотную прижали. Нефиг лопухи и сено переводить на столь грязное дело. Хотя они и так не пропадали. В компост всё уходило. Зато утречком вместо физзарядки трое самых ленивых бочки водой наполняют. Быстро-быстро. А потом их и на огороде фиг догонишь! Потому, что если орлы с орлицами попадут в водоносы снова, то во второй раз бочки наполняют уже вместо завтрака. Нельзя зарядку часто пропускать, а периодическое умеренное голодание весьма полезно для здоровья. Третий раз с филейным воспитанием так и остался теорией. Правда я планировал гонять четверых, но Шейн стал постоянным водяным, уж больно ловко, быстро и аккуратно он поднимал ведра длинным шестом с зацепом наверх к бочке. Он же догадался использовать лишнее ведро, чтобы водоносы не сачковали. Так что я лишь добавил страховочную веревку и пристроил к бочкам жесткие ступеньки вместо переносной лесенки—воду заливать удобнее и для веревки надежный крепеж. Все это куда практичнее витающего в моих мозгах специального супер-пупер журавля с автоматическим опрокидывателем ведра.
Еще умывальники возле летней кухни обустроили, аж шесть штук, хоть и глиняные. Той самой гениальной конструкции: палочку бздынь, водичка кап-кап. Мне как владетелю полагался отдельный—медный. Его надраенные бока каждый день огнем горели на солнце. Самое удивительное—внутри также не появилось ни одной зеленой кляксы. Все хуторяне кроме сидевших в карцере обзавелись новым украшением—на их шеях засверкали начищенной медью неширокие рабские ошейники. До такого умного и прогрессивного меня как до утки на пятые сутки, но всё же дошло, что я не в ролевые игры с Олей-Леной балуюсь. Статус человека в средневековье не шутка, он определен конкретно и весьма жестко—демократическая размазня и словоблудие—прямой путь к разорению. И совсем неважно чье средневековье: земное или здешнее. Построил я хуторян перед воротами амбара и предложил примерить новое украшение. Совершенно добровольно кстати. Принципиальные противники рабства имели полное право снять хуторскую одежку и шлепать на все четыре стороны. Нет не голышом, как добрый и человеколюбивый индивидуум, я в качестве выходного пособия был готов выдать краюху вчерашнего хлеба и толику тряпья на набедренную повязку. Не люблю нудистов и просто нудных. Желающих не нашлось, все прекрасно понимали участь одиночки—в лучшем случае, работа за еду, а зимой пинок под зад или такой же ошейник. Это уж с какой ноги хозяин встанет. Ничего личного—работы мало, а еда на строгой экономии. Так что ошейники надевали чуть ли не с ликованием. И никакая это не рабская психология, а понимание жизненных реалий. Свободный, но с голой жопой долго не протянет. Собственно, единственным тормозом оказался попаданец.
—Когда Хозяин будет клеймить свое стадо?—Зита с трудом сдерживала страх перед сидящим на ступеньках крыльца Чужаком. Она очень боялась, что тяжелая рука ухватит ее за не раз поротую шкурку и даже не пыталась это скрыть. Да, Григ выглядел гораздо мощнее, но она уже не раз видела, как муж сломанной тушей валится на землю после вроде бы ленивых ударов Алекса. Первый раз Григ набросился на захватчика сзади, когда собирали сруб за домом. И тут же согнулся и пару раз качнувшись, рухнул на землю, напоровшись на жестокий удар локтем. Проклятый Чужак даже не оглянулся. Во второй раз терпение Чужака, видимо, лопнуло и не ограничившись руками, он слегка попинал неугомонного ветерана. Сознания Григ не потерял, но подняться и выползти на работу смог лишь на следующий день. На четвереньках, с помощью соратников по заключению и под их злобную ругань. Мужикам совсем не хотелось получить в свой импровизированный карцер ещё одну дымящуюся тряпку. Да еще на голодный желудок. Алекс тогда лишил их обеда, ужина и завтрака. В ответ на ругань он пояснил, что только лечебное голодание способно излечить от излишней прыти. Менять зловонное ведро оказалось не на что. И воду пришлось экономить. Нет грязной посуды—нет воды. Все честно.
—Стадо?—хоть я уже делал изрядные успехи в языке и несомненно ушёл от Эллочки-людоедки в сияющие дали, но Пушкина по словарному запасу пока не догнал.
—Говорящих животных. Рабов. Клеймо ни скрыть, ни уничтожить невозможно, поэтому клеймёные рабы не бегут. Бесполезно. Их захватит любой встречный. Вернут—не вернут, но свободы не видать.
—Бежать? Много хорошо! Собаки много бегать, мало спать, мало жир—много хорошо! Много весело! Много польза. Раб бежать, умирать много быстро. Голод. Зверь. Повезло—новый хозяин, опять раб.
—Зачем же Хозяин запирает нас на ночь?
"Три раза ха. Мне только малолетних поджигателей по ночам не хватает."
—Животное плохо любить хозяин?—голос предельно заботлив, вот только задавая вопрос, я быстро наклонился и ухватив рабыню за волосы, грубым рывком вздернул ей голову и заставил взглянуть мне в глаза. Всего миг, но ее словно скрутила судорога.
Ошеломленная женщина застыла передо мной на коленях. Да-да, мои рабы разговаривали со своим хозяином стоя на коленях и не смея поднять глаз. Вот такая я сволочь. Некий весьма специфичный земной "опыт сын ошибок трудных" помог избежать опасных глупостей. Удерживать дисциплину и принудить к весьма тяжелому труду и скудной жизни способен только страх. Страх наказания, страх ожидания жестокой расправы. Страх голода. Всеобъемлющий, в какой-то мере даже иррациональный, страх перед жестоким Чужаком—кровавым монстром, пожирающим на завтрак младенцев. Добровольный общественный труд для моей пользы, в лучшем случае, дело будущего. Надеюсь не очень далекого.
—Пошла вон,—и уже вслед испуганно уползающей женщине пробормотал по-русски,—Обойдетесь пока без клейма. Зачем портить шкурку такого ликвидного товара..
Зита скребла последний кусок шкуры и поглядывала, как мужики заканчивали сруб на заднем дворе—она никак не могла найти себе постоянную работу. На огороде справлялась Гретта, с коровами и прочим молоком вполне управлялась Лиза, а в дома новый хозяин заходить запретил, вот и "бездельничала" бывшая хозяйка, стараясь не попадаться Чужаку лишний раз на глаза. Зато двор, амбар, дорога блестели и Лиза с Греттой совсем не чурались ее помощи. Хотя, надо сказать, вдохновлённая такой кормежкой ребятня впахивала так, что впервые, на её памяти, Гретте седмицу назад удалось отлучить от огорода Ладу с двумя подружками и вместе с коровами на целый день отправить за травой. Пусть, вроде как рановато, а подсохнет и появится самый первый стожок в начале, а не в середине лета. Вернувшись тогда домой, девки едва успели передать скотину с рук на руки и прямо у коровника напоролись на хозяина. Молчком бухнулись на колени, глаза в землю. Хозяин нетерпеливо мотнул башкой. Зита только дух перевела решив, что всё обошлось, как из коровника дрег [30] вынес Гретту. Дура-баба одним духом выложила Чужаку какие детки работящие да старательные…
30
дрег—аналаг земных адских работничков. Чёрт, дьявол и т.п.
Зита сжалась, но Алекс лишь осторожно приподнял за грязный подбородок испуганную мордочку Лады, ласково провёл пальцем по нежной, но столь же грязной щеке и едва заметно улыбнулся. Лицо девчушки дрогнуло едва заметной ответной улыбкой и несмело вздохнула.
—Мыться, крыски.
Фр-р-р. Подружек словно ветром унесло, а Чужак развернувшись к Гретте на каблуках своих диковинных сапог, швырнул Зите любимую григовскую плеть и отрывисто бросил:
—Два удара. Девки дурные. Бежать. Глупо. На ярмарке стоить много.
Зита бывшую шлюху-маркитантку не пожалела и врезала от души. Та едва успела сарафан с плеч сдёрнуть. Кровь по сторонам шариками так и брызнула. Только что пережитый испуг смешавшись с настоянной на старинной зависти неприязнью к золовке дурманил голову, вот и не сдержала руку… Хозяин едва слышно хмыкнул от удивления, но бабы быстро промелькнувшей гримасы не заметили…
Вцепившись руками в истоптанную землю, Гретта лишь судорожно втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Когда шипя от боли она смогла встать на ноги, хозяин уже скрылся за широкими распахнутыми для коров створками наружных ворот. Зите очень хотелось узнать дальнейшие планы Чужака на захваченный хутор и его народонаселение, но лезть ему на глаза она не решилась… На следующий день заготовка травы продолжилась, но теперь по оврагам и лесным неудобьям вместе с ребятнёй мотался прайд Геры в полном составе. Гретта же после наказания несколько дней как пришибленная толклась по хутору безмолвной тенью. Она сделала всё как раньше и точно знала, что никто из ребятни с хутора не побежит. Ни за какие коврижки. Но почему-то сама посчитала что огребла за дело.
Григу на девок было наплевать, но и он знал, что бежать не куда да и не за чем… Чужак оказался другим, хотя дураком его бывшая маркитантка не считала, а потому думала… После порки появилось много мыслей обо всем. Особенно когда увидела как волкодавы… охраняют! Ха! Да ребятню сейчас с хутора поганой метлой не выгонишь. Ищи идиоток! Что постарше и вовсе о хозяина все глаза обломали. Ладка, дура малолетняя и вовсе на слюни изошла. Зато рабский помост на ближайшей Осенней Ярмарке маячил теперь холодящим душу ужасом Это их раньше рабский рынок не особо пугал—на родном хуторе жилось не лучше, чем в любом другом месте. За какую-то седмицу хутор для вечно голодных растущих подростков внезапно превратился в пастбища Богини… Впервые в жизни вечером живот не бурчал от голода, а привычная работа стала как-будто проще и легче. Неведомый и ужасный новый хозяин появлялся только во время обеда, рычал грозно, но издаля. И головы от подзатыльником вредных и злобных мамок больше не звенели пустотой и болью.