Хвала и слава. Том 1
Шрифт:
— Ты ведь знаешь, я очень ценю ее интеллигентность, — сказал Эдгар, — к тому же она умеет слушать музыку.
Януш молчал, опустив глаза, Юзек, хорошо знавший Билинскую, не хотел верить своим ушам.
— Ну и что? — удивленно спросил он Эдгара.
Эдгар не понял и с недоумением взглянул на Юзека, но тут Януш начал что-то рассказывать о музыкальности сестры, унаследованной ею от отца.
— А вот я, знаешь, не очень музыкален, люблю только скрипку, вообще камерную музыку. Послушай, Эдгар, написал бы ты квартет.
— Именно об этом
— Посвяти его Марысе, — сказал Юзек, — это будет хорошо звучать, как посвящение Шопена: «А Madame la princesse Marie Bilinska» [10] .
Эдгар слабо улыбнулся.
— Ну, покойной ночи, мальчики, — сказал он, — мне пора.
— Куда ты, Эдгар, зачем? Даже меда не выпил.
— Вы и без меня справитесь, — сказал Эдгар и медленно, словно задумавшись, вышел из комнаты.
10
Княгине Марии Билинской (франц.).
— Послушай, — Юзек повернулся к Янушу, — что все это значит? Вы что-то от меня скрываете.
Януш молча разделся и лег в постель, подтянув к самой шее одеяло и полушубки.
— Холод собачий, — сказал он только, — ты уж погаси свет.
Он услышал, как Юзек задул свечу на столе, потянул еще меду из стаканчика, а затем направился не к своей кровати, а к Янушу.
— Подвинься, — сказал он, — я лягу рядом.
— Иди, иди, — буркнул Януш, — у тебя есть своя постель…
— Но ведь так лучше разговаривать! — настаивал Юзек. — Мы в нашей военной школе всегда так спали.
— Ничего себе нравы.
— Ну что ты, — возразил Юзек, забираясь уже под одеяло. — Нравы тут ни при чем. Говори, что все это значит!
— Эдгар любит мою сестру.
— Марию? С ума спятил. А Спыхала?
— Именно над этим я раздумываю. Спыхала, наверно, еще больше.
— Что же будет с Олей?
— Черт его знает! Какое мне дело до этого!
— Ну а ты, Януш? Ты тоже влюблен? Где ты пропадаешь целые дни? Нам говорила старуха Шиллер…
— Видишь ли… У меня свое общество…
— Не будь таким молчуном. — Юзек вдруг прижался к Янушу и шепнул ему на ухо: — У тебя есть женщина? Скажи, Януш! Расскажи мне, как это бывает. Представь себе, у меня еще никогда не было женщины…
— Это и видно, — проворчал Януш, — ведешь себя, как четырнадцатилетний школяр.
— Ну скажи, Януш, как это бывает.
Януш снова услышал свисток удаляющегося поезда, который влек его куда-то в бездонную глубину, и с минуту молчал, не обращая внимания на Юзека, который прижался к его груди.
— Это рассказать невозможно, — словно возвращаясь на землю из далекого путешествия, произнес он прочувствованно.
На другой день Шиллерам принесли четыре белые булки и торт, какого в ту пору не нашлось бы, пожалуй, не только во всей Одессе, по даже во всей Южной России. К этой посылке был приложен конверт, адресованный Оле, и в нем карточка: Франтишек Голомбек.
Пани Шиллер посылка привела в восторг, а Карл подал карточку Оле с таким лицом, будто он вручал ей приглашение на бал в Шёнбрунне{17}. На глазах у Оли выступили слезы, а тетя Михася, отняв платок от щеки, которую старалась согреть, спросила: Голомбек? Это еще кто такой?
— Да тот хозяин кондитерской. Толстый такой.
Тете Михасе посчастливилось увидеть Голомбека в тот же день. Он ввалился с коробкой конфет (откуда только он брал все это?), румяный, очень смущенный, но тем не менее шумный. Приняли его пани Шиллер и пани Ройская, но он домогался встречи с Олей. Голомбек был очень комичен со своим провинциальным привислинским акцентом, с улыбкой, наклеенной на его большое, широкое, словно взбитое из крема лицо. Впрочем, черты его лица были красивы, а глаза голубые, добродушные. Голомбек потирал руки, вертелся на стуле и через каждые два слова вставлял «уважаемая пани»… Не хочет ли уважаемая пани немного шоколада?.. Потому что у него сохранились еще запасы какао и шоколада…
Ройская, благовоспитанно улыбаясь, пробовала отвечать на вопросы, которыми засыпал ее толстяк. Вошли тетя Михася с Олей. Пан Франтишек сорвался со стула, поцеловал Оле руку, хотя она пыталась ее отнять, и стал просить, чтобы уважаемые пани непременно сказали ему, что он может для них сделать. Пани Ройская, используя благоприятный случай, спросила, не поможет ли он связаться с Киевом.
— Конечно, разумеется! — ответил Голомбек. — А какой адресок вашего уважаемого супруга?
Пани Ройская назвала ему адрес одного из своих киевских друзей.
В эту минуту вошел Казимеж Спыхала. Оля покраснела, потом побледнела. Однако поздоровалась с ним и, воспользовавшись общим замешательством, вышла из комнаты. Спыхале надо было найти Юзека, и он направился в столовую. Здесь, за жардиньеркой, лицом к окну стояла Оля. Она обернулась, и Спыхала увидел, что глаза у нее заплаканы.
— Оля, — сказал он, — что с вами?
Вытянув руку в сторону зала, Оля ответила:
— Это из-за вас. Вот возьму и выйду замуж за этого пекаря!
Казимеж испуганно смотрел на Олю и, не отдавая себе отчета в том, что говорит, произнес машинально:
— А почему бы вам и не выйти за него замуж?
Оля закрыла лицо руками и снова отвернулась к окну. Она ничего не говорила, не плакала. Спыхале даже не было ее жаль. Он только злился на нее за то, чему сам был виной.
— Где Юзек? — спросил он.
Оля показала на дверь в коридор и твердо ответила:
— Там, у Януша.
Не оглядываясь, Спыхала пересек комнату и отворил дверь. Оля ждала, что он остановится, вернется. Но звук его тяжелых шагов слышался уже в конце коридора. Он постучался в комнату юношей, вошел туда и долго не возвращался.