Хвала и слава. Том 1
Шрифт:
И тут вошла Ариадна.
Эдгар играл начало своей песни, Рыневич слушал, подперев голову рукой. Януш смотрел на улицу — и вдруг откуда-то из глубины дома, со стороны кухни появилась небольшая фигурка в военной шинели, в синем берете на вьющихся волосах. Она вошла незаметно, так что никто не обратил на нее внимания, села у самой двери, и Януш сперва даже не узнал ее. Он не видел ее три года, и за эти три года создал в своем воображении совсем иной образ. Ариадна в его памяти всегда оставалась в белом платье с лентой в волосах, читающая стихи. А сейчас вошла румяная с мороза, немного даже грубоватая девушка, словно
— А Володя вернулся? — спросил ее Януш.
— Нет еще, но просил передать, что через несколько дней вернется.
— Я хотел бы увидеться с ним, — сказал Януш, — и поблагодарить его.
— За что? — спросила Ариадна.
— За письмо от вас.
— И за то, что он вас нашел.
— Довольно странным образом, между прочим.
— Мне рассказывал его посланец.
— Ну да, конечно.
— Ариадна, слушай, — прервал их Эдгар, — ты ведь любишь эту песню. — И, подпевая фальцетом, заиграл экзотическую, изобилующую мелизмами и украшениями мелодию.
Мелодия захватила Януша, он слушал, прикрыв глаза, и вдруг увидел страну любви, такую непохожую на то, что было вокруг. Где-то там, на юге, на солнце и в тепле, люди любят друг друга естественно, просто. Януш совсем закрыл глаза, он не хотел видеть эту девушку в шинели и в берете, от которой он в день смерти отца получил письмо, не хотел видеть ни корректного, рафинированного профессора, ни перепуганную и отчитывающую Наполеона Вольского пани Шиллер. Скользящие переходы мелодии вели его из одной солнечной долины в другую, от одной женщины к другой. И все было так просто.
— Ну, я пойду, — сказала Ариадна. — Мы с Володей живем вместе, — она сказала адрес, — приходите к нам… через несколько дней…
Не было ничего мучительнее, чем эти три дня ожидания, в течение которых Януш никуда не выходил из дому. К тому же Эдгар показывал ему свои сочинения, и они, по мнению Януша, до такой степени противоречили тому, что переживал он и все вокруг, что при своей бесспорной красоте наводили скуку и даже раздражали.
Однажды вечером к Шиллерам пришла Билинская. В тот день удалось достать немного керосина, и в комнате Эдгара зажгли большую лампу. Билинская сидела за круглым столом, опершись на локти, и лампа освещала ее красивое и, пожалуй, слишком удлиненное лицо. Щурясь, она смотрела на огонь лампы и равнодушно выслушивала жалобы мамаши Шиллер. Януш почувствовал, что мысли сестры далеко отсюда, и встревожился, хотя и не знал, о чем именно она думает.
Билинская осталась ужинать, за ней пришел Казимеж, и впервые Януш, раньше не обращавший на это внимания, заметил в разговоре сестры с Казимежем — в оттенках их голосов, в теплоте их взглядов — интимность, о которой до сих пор не подозревал. Правда, все это можно было объяснить тем, что им пришлось в последнее время часто бывать вместе, вместе пережить тяжелые дни. Оба поселились у пани Мушки и посмеивались над собравшимся там аристократическим обществом. Сейчас они с аппетитом, будто не было на свете ничего более вкусного, уплетали ленивые вареники. Януш с удивлением смотрел на сестру: она совсем не похожа была ни на вдову, недавно лишившуюся мужа, ни на безутешную дочь, потерявшую любимого отца.
Эдгар говорил только о музыке. Он был просто одержим ею. Пани Шиллер слушала сына, глядя ему в рот, боясь пропустить хотя бы слово. Постепенно Януша захватил
Профессор Рыневич то и дело вставлял свои никому не нужные реплики. Просто удивительно, как все, что говорил профессор, было правильно и умно и как все это было не к месту и только раздражало.
После ужина Билинская и Спыхала ушли, а Эдгар вернулся к своим песням на слова Лермонтова.
Вдруг, рассыпав фиоритуру, напоминающую «Анчара» Римского-Корсакова, Эдгар, оторвавшись от рояля, сказал:
— А знаешь, твоя сестра очень интеллигентна.
Януш пожал плечами. Это, пожалуй, можно было бы сказать о сестре в последнюю очередь. Он представил себе ее аристократический профиль, голубые, немного навыкате глаза.
— Ты так считаешь? — спросил он Эдгара.
Но тут же его увлекли за собой пассажи, изломанный рисунок мелодии «Анчара» открывал перед ним сияющую страну далекого Востока. «Кто ту птицу слышит, обо всем забывает, — вспомнились ему слова песни, какую пела когда-то Эльжуня. — Кто ту птицу слышит, обо всем забудет…»
Но об одном Януш не мог забыть: о том, что Ариадна показалась ему совсем иной. Конечно, он не ожидал увидеть ее в белом платье, читающей Блока, но она не похожа была и на ту Ариадну — в сером костюме и черной шляпе с бантом, — которую он видел тогда на вокзале. Сейчас она, пожалуй, казалась выше ростом — берет и шинель делали ее выше, но главное — выражение лица, голос Ариадны были совсем не те, какими они вспоминались ему в долгие вечера в Маньковке, когда отец у себя внизу играл на пианоле, а он был так страшно одинок.
Эдгар снова повернулся к нему.
— Ариадна однажды заметила у тебя в глазах опасные огоньки. Ну-ка, покажи!
Профессор Рыневич был тут как тут.
— Ах, глаза пана Януша сейчас заволокла мечта. Не вижу в них никаких огоньков.
— О чем же ты думаешь? — спросил Эдгар.
— О твоей песне, — не задумываясь ответил Януш.
VII
Дом, в котором жили Володя и Ариадна, огромный доходный каменный дом, находился недалеко от вокзала. Там на шестом этаже, в двух небольших комнатах с кухней, поселились брат и сестра Тарло.
Когда Януш постучался, ему открыл дверь молодой человек. В первую минуту Януш не узнал его. Это был Неволин в офицерской рубашке, без знаков различия. Януш прошел за ним в небольшую комнату. За овальным столом сидели Ариадна, Володя и Валерек. Они пили водку и чай, на засаленных газетах лежали куски колбасы, черного хлеба и сала. Все трое радостно приветствовали его.
— Входи, входи, хорошо, что пришел! — закричал Володя. — Валерек привез нам из деревни колбасы и хлеба. А водка одесская!