Хвала и слава. Том 1
Шрифт:
Янушу впервые пришло в голову, что это его последняя ночь в родном доме. Но он тут же отогнал от себя эту мысль, подобную мысли о смерти. Иные думы теснились в его усталой голове, он уже не мог привести их в порядок. Януш смотрел на сосредоточенное лицо Спыхалы, на черные, ярко блестевшие глаза его. Взгляд Казимежа, устремленный на пламя свечи, косил немного.
Януш завидовал Спыхале, завидовал его твердости, решимости, уверенности в себе. Даже этот револьвер на столе вызывал зависть. Януш совсем не умел обращаться с оружием, не умел стрелять. «В двадцатом веке надо уметь стрелять…» — сказал однажды Валерек, когда начал ходить на охоту. Он, Януш, наверно, незаконный сын двадцатого века. Ночь была очень темна, но окна казались светлее, свечи отражались не в стеклах, а где-то в безграничной голубизне. «Почему Спыхала остался? — думал Януш. — Почему не уехал с Олей?»
Уехать… И Янушу вспомнилась давняя прогулка в лес в удобной коляске; запах кожи, которой было обито сиденье, синее сукно верха коляски и широкий красный кушак кучера. Колеса катились с тихим шумом по вытянутой, как ремень, дороге, коляска мягко покачивалась на рессорах, и лес, прозванный Ревухой, качался, черный и таинственный… Рядом с Янушем в коляске сидела Ариадна, такая же, как в тот вечер в Одессе, в белом платье с голубым шарфом, пахнущая дешевыми пачулями…
Голова Януша упала на стол. Он заснул.
Проснувшись, он понял, что спал долго; свеча почти совсем догорела, высокое, но почти не дающее света пламя кружилось и вспыхивало в оплывшем стеарине. Где-то в глубине дома была раскрыта дверь, и оттуда дуло. Наверху кричал ребенок — то ли он проснулся, то ли плакал во сне. Оглядевшись вокруг, Януш заметил, что Спыхалы нет, — он был один в просторной темной комнате. За окном еще не рассвело, но некоторые предметы в комнате — стулья, два резных буфета — уже выступили из тьмы: приближалось утро.
Минуту спустя Януш услышал шаги на лестнице. Тяжело ступая, Спыхала спускался в столовую.
— Не спите? — спросил он Януша.
Януш не ответил. Только шевельнулся на стуле.
Спыхала, не останавливаясь, ходил по комнате, широко расставляя ноги, будто на палубе корабля. Держа руки в карманах, он насвистывал, и этот свист раздражал Януша. В комнате становилось все холоднее. Януш дрожал в ознобе.
— Вы хорошо понимаете, что происходит? — вдруг спросил он Казимежа.
Спыхала остановился. Стоя спиной к Янушу и глядя в окно, он продолжал насвистывать. Потом ответил:
— Знаете, — в голосе его была нерешительность, — я не вижу в этом… Возможно, это удивит вас, удивит вашу сестру. Я вовсе не вижу в этом приближения гибели.
Януш пожал плечами.
— Однако… — сказал он только.
— Я вижу другое, — что-то нарождается. — Казимеж снова стал насвистывать. — Немцев хватит ненадолго…
— Я не о том…
— А, так вы о здешних событиях? — Спыхала обернулся к нему. — Этого я не знаю. Это меня не интересует.
— Вот вы какой! — сказал Януш с раздражением и встал. — Что же вас интересует? Мы сейчас окружены разбушевавшейся стихией и можем не выбраться отсюда.
— Нет, почему же? — с глупой, как показалось Янушу, наивностью спросил Спыхала. — Я вижу, вас беспокоит общее положение.
— Конечно, я хотел бы понять революцию, — сказал Януш.
— Революцию можно понять только post factum, — с внезапной серьезностью заявил Спыхала. — За деревьями леса не видно. Который может быть час? — добавил он другим тоном.
Только теперь Януш заметил, что пульс больших часов не бьется. Часы остановились. Он взглянул на свои карманные.
— Шесть, — произнес он так значительно, словно от этого зависело многое.
Громко хлопнула дверь в кухне, раздались быстрые шаги. Спотыкаясь в темноте, в столовую вошел Карл.
— Идут, — сказал он, остановившись посреди комнаты.
— Откуда известно? — по-военному резко спросил Спыхала.
— Матвей прислал мальчишку из деревни. Прятаться надо.
— Как же, поможет тебе это! — буркнул Спыхала.
— Где Станислав? — спросил Януш.
— Убежал, — с удовлетворением сообщил Карл. — Нет его…
— Ступай на кухню и жди там, — сказал Спыхала.
Пленный не послушался, отошел к двери, которая вела в коридор, и там, в тени, остался. Рядом с ним появилась темная фигура — вошла Билииская.
— Что случилось? — спросила она.
— Идут, — сказал Януш.
Однако прошло еще около часа и в комнате уже стало светлеть, когда до слуха собравшихся в столовой донесся гул толпы. Он приближался, как наводнение. Выглянув в окно, все увидели за оградой движущиеся концы палок («Цепы это, что ли, черт их возьми?» — спросил Спыхала) и штыки винтовок. Несколько человек ехали верхом — ограда не скрывала их — в высоких папахах и солдатских шинелях.
Билинская, неподвижно стоявшая у порога, шепнула:
— Я женщина, я выйду к ним.
Януш вздрогнул.
— Конечно… — непроизвольно вырвалось у него.
Но, сразу спохватившись, он медленно встал из-за стола.
— Нет, сейчас я здесь хозяин.
Шум приближался, толпа была уже перед домом. Билинская и Януш одновременно бросились к дверям — окна зала, хоть и выходили во двор, были из матового стекла. Януш рывком распахнул незапертую парадную дверь. Его ослепило небо; широкое, все в зеленых холодных полосах, оно светлело над парком. И лишь потом он увидел серую толпу, заполнившую площадку перед домом. Толпа была такая густая и монолитная, что в неверном сумеречном свете зимнего утра невозможно было различить отдельные лица и даже фигуры. Лишь перед самым крыльцом образовался свободный полукруг, и в нем стояли несколько человек в папапах и шинелях — это были те, верховые.
Билинская и Януш остановились у самого порога; у них дух захватило от утреннего света, ослепительно яркого после комнатного полумрака, от студеного, пахнущего морозцем воздуха и огромного сборища людей. С минуту длилось молчание. Толпа не двигалась, и Януш заметил, что те, в папахах, внимательно наблюдают за ними.
Вдруг Билинская сделала шаг вперед и, стоя на верхней ступеньке крыльца, патетически вскинув руку, крикнула:
— Это вы убили моего мужа!
Вожаки переглянулись, а по толпе прошел ропот, затихая в задних рядах, будто разбившаяся волна.