Хватка
Шрифт:
— Не шуми, — напомнила о себе доктор. — Чего ты так расходился? Ты же …штабной, услышит еще кто. — Доктор сделала небольшой круг по комнате. — О том, что этих скотов нужно наказывать я с тобой согласна, но при чем тут Петька? Да знаешь ли ты, что этот парнишка вытащил вчера мехвода из горящей машины? Над танком пламя, все разбежались в разные стороны, боясь, что рванет боезапас, а Петька выволок танкиста через открытый люк, потушил его, и принес под обстрелом к нам в санчасть.
Да наши санитары, глядя на него, отдыхать не садятся. Куда ж ты сядешь, если он принес бойца и тут же летит под пули за другим. Он двужильный, Петька этот. Скажешь ему «отдохни», так он: «Я один две свинофермы кормил и чистил для немцев, что ж я, своим не помогу?» Он, Толя, когда его только привезли, одежку грязную содрали и выдали солдатскую, плакал от счастья! Гимнастерку целовал. Разве может немец сделать так или сыграть подобное?
— Галина Михална, — понуро глядя в пол, произнес капитан, — я понимаю, вы за него ручаетесь, а я вам жизнью обязан. …Что ж, пусть тогда пока все будет так, как и было, но …я просто обязан с ним побеседовать, чтобы потом проверить…
Капитан, после беседы с доктором, особо не наседал на Петруху. Спросил только откуда родом, как попал в Германию, чем тут занимался? Само собой, рассказывать особисту о том, как они откопали с дедом голову великана и о том, что в него самого, по словам дядьки Клима, вселился какой-то мощный Дух, Петрок не стал. Но про собаку нечаянно заикнулся, как, впрочем, и о том, что забрали его из села, по-видимому, именно из-за этой овчарки. Капитан заинтересовался этим рассказом, а так же сказал, что слышал об этом бое в Легедзино от кого-то из товарищей.
Спрашивал особист и о Климе «Топляке», но Петруха, которого по пути на опрос Галина Михална, как добрая старшая сестра, как следует, проинструктировала, не рискнул рассказывать что-либо подробно. Сказал только, что не раз с Климом пересекались, а также, что знал о том, что за бытовкой Клима партизаны часто выводили каких-то людей за город…
Второй раз Петрок встретил капитана утром 8 мая. Медсанбат временно был развернут в парке Тиргартен. Черный, пропахший гарью город не выглядел весенним из-за затянутого дымом неба, но, случалось, выглядывало солнышко и в такие моменты становилось так хорошо, что хотелось, забраться куда-нибудь повыше, на разогретое светилом место, лечь как кот и дремать.
Раненные бойцы, врачи, …да все вокруг знали, что Берлин уже в руках советских войск и где-то в его центре, высокое военное начальство только и ждет того момента, чтобы захваченные в плен генералы и сам Гитлер подпишут бумаги о том, что эта страшная война закончилась. В пригородах еще шли бои, гремела артиллерия, постреливали спрятавшиеся в руинах одиночки, но былых масштабных столкновений войск в столице фашистской Германии к этому дню уже не было.
Петрок забрался на трехэтажное кирпичное здание, в котором напрочь снесло последний этаж, и оставались только части полуразрушенных стен с проемами окон. К сожалению, вопреки ожиданиям Петрухи, видеть полную картину поверженного Берлина ему не позволяли изувеченные осколками и пулями, но все же чувствующие весну, распускающиеся деревья. Везде, где доставал взгляд, поднимались черные столбы дыма или торчали, словно гнилые обломки зубов, острые пики развалин. И вдруг, глядя вниз, по аллее, он заметил очертания знакомых ворот. «Да, это они!» — выстрелило в голове Петрухи, и он чуть ли не кубарем слетев с лестницы, бросился к подвалу, в котором обосновались доктор и Нюшка.
Влетев в темное помещение, он не сразу увидел, что девушки не одни:
— Галина Михайловна! — чуть ли не кричал он. — Я нашел! Пустите меня! Надо сходить, может быть там Клим?
— Куда пустить? — услышал он за спиной голос капитана. — Что ты нашел боец?
— Виноват, товарищ капитан, — вытянулся в струнку Петрок, которому страшно нравилось быть санитаром, почти бойцом красной армии. — Я залез на крышу, на здание. Там, вниз по аллейке, дом фрау Шницлер…
— Кто это такая? — не понял особист.
— Это немка? — ответила вместо Петрухи доктор. — Да, Петя? Немка, которой ты служил?
— С-служил, — выдавил из себя санитар и почувствовал, как сжалось от ненависти его сердце.
— Я пойду с ним, — тут же поднялась Галина Михайловна.
— И я схожу, — задумчиво поднялся и капитан, — чайку попьем потом, раз такое дело…
Доктор и Петруха сразу же поднялись наверх. Пришлось немного подождать особиста, который, нужно отдать ему должно, зная обстановку в городе, взял где-то ППШ и сумку с гранатами. Перебрасывая на ходу шлейку увесистой сумки через плечо, он крикнул курящему у санмашины водителю:
— Боец! Возьми оружие, зарядись, если надо, и пошли с нами!
Старшина, молча, затоптал самокрутку, нырнул в кабину и вскоре уже догонял шагающих впереди капитана, доктора Петухову и санитара Петьку…
Это на самом деле был тот дом, хотя узнать его теперь было трудно. Здание серьезно повредили не меньше десятка снарядов, летевших из-за города, и попавших в стену с внутренней стороны. С улицы, вдоль дороги, здание было целым и только пустые оконные проемы, подчерненные сверху, говорили о том, что дом изнутри горел. Один столб ворот был сломан и раздавлен гусеницами танка, на втором все еще висела тяжелая, кованая створка, согнутая и разорванная с краю взрывом.
Они прочесали весь дом и не нашли в нем ни живых, ни трупов, хотя пол одной из комнат был залит кровью. Вся лужайка перед домом, хоздвор, парк перед свинарниками, все было вспахано взрывами и нигде не было людей. Бытовка Петрухи сгорела, а ферма была цела, хотя и сильно изрешечена пулями. Судя по всему, здесь был сильный бой. Свиней внутри не было, ни живых, ни мертвых. Был взорван и домик Клима, который почему-то очень хотел увидеть капитан.
В медсанбат вернулись только к вечеру. И доктор Галина Михайловна, и водитель и даже капитан молчали, будучи попросту раздавленными «экскурсией» Петрухи с его подробным рассказом о жизни в усадьбе и о тайне огромной навозной ямы, спрятанной в глубине парка, к которой было решено даже не ходить.
Садилось солнце, вечерело. Галина Михайловна поставила на буржуйку чайник, и вдруг весь парк затрещал выстрелами.
— Прорыв! — схватив автомат, метнулся в дверь капитан и все бросились за ним.
Во дворе, с вытянутыми вверх руками, стояли даже раненые. Они морщились от боли, но ликовали. Все, у кого в этот момент было оружие, палили вверх.
— Победа!!! — визжала от счастья Нюшка, — Победа!!!!
Ночь пролетела незаметно. Никто и не думал ложиться спать, да и как можно было сейчас уснуть? Раненые праздновали в расположении медсанбата, а несколько санитаров и докторов, в числе которых был и Петрок, решили сходить в город и посмотреть, что творится там.
Улицы разрушенного Берлина были наводнены людьми. Все пели, кричали, кое-где даже танцевали. Проехать было просто невозможно, вся техника стояла, люди шли пешком. Кто-то отчаянно рвал меха гармошки, кто-то выволок на улицу разбитое, расстроенное пианино и играл вальс, заставляя слушающих только качаться в такт музыке, поскольку танцевать при такой плотности присутствующих в этом месте, просто не было возможности.
Людские реки перетекали с улицы на улицу, многочисленные руки передавали друг другу откуда-то взявшиеся запыленные винные бутылки и еду. Бурлящая толпа хохотала, веселилась, люди были счастливы.