Хвост Греры
Шрифт:
– Что это? – стало трудно дышать. Возможно, иллюзия, но приступ сердцебиения иллюзией не являлся точно. Навалилась очередная порция страха.
– Это будет на вас надето ночью. Если Хвост проявит активность, ошейник уничтожит ее.
– Вместе со мной?
Карие глаза мигнули.
– Ваша физическая оболочка получит разряд двести КЛе.
– Это больно?
– Это… неприятно. Хватит, чтобы убить Греру, но не вас.
«Физическая оболочка». Док говорил об этом так, будто различных оболочек у меня, как у матрешки, было штук восемь. И неважно, что какую-то одну чуть-чуть тряхнет. Остальные все равно останутся… А я всегда полагала, что состою именно из
– Я… не хочу… – чтобы меня било током.
– Иначе никак.
– А если Хвост в течение шести часов себя не проявит?
– Значит, по отношению к вам будут применены другие методы воздействия.
Я уже не знала, могла ли эта ночь стать хуже. Информация была полезной, просто потому что она была, но слова дока наводили на меня ужас.
– Какие методы?
– Об этом вам сообщат филлеры. Если сочтут необходимым.
– Кто?
– В вашем языке, – Комиссионер моргнул, – в человеческом… аналог этого слова – «прореживатель».
Лучше бы я не спрашивала. Я уже не хотела идти туда, где меня ждала кровать, не хотела ждать шесть часов, не хотела знать, как сильно, если что, ударит током ошейник. И совсем не хотела знать, кто такие «прореживатели». Звучало не просто неприятно, звучало холодно, одиноко, равнодушно.
– А кормить меня будут? – спросила зачем-то.
– Ощущение сытости не способствует нагнетанию стресса.
Разговор вгонял меня в депрессию, лишал внутреннего резерва сил.
Нагнетанию стресса, значит…
– В условиях стресса Хвост проявляет себя быстрее. Это в ваших интересах.
Наверное… Но почему-то не хотелось этого признавать.
– Все, я с вами закончил, – сообщил док сухо, – можете проходить дальше. Вас проводят.
Поднявшись со стула, я коснулась ошейника рукой.
– Но как… в этом спать? Это же невозможно…
– Значит, не спите.
В этот момент я поняла, что док охотно разговаривал не со мной, он охотно разговаривал на свои темы, о своей работе. Я же была ему до фонаря. Совсем. Просто материал, просто совершенные манипуляции, «следующий…».
Как часто я теперь буду вспоминать человека, который предупреждал меня не выбирать СЕ? Наверное, часто. Главное, чтобы не «напоследок».
Глава 3
(Chase Holfelder – Under Pressure)
Мы не думаем о прошлом до тех пор, пока будущее не сворачивает на ошибочную полосу. И только после того, как это случилось, начинаем искать точку «невозврата».
Ночь.
Лежать на спине было невозможно, на боку тоже – ошейник впивался в кожу, давил на нее, – и потому я лежала «раком». Лоб на руках, колени под себя, спина согнута – не поза для сна, но иначе не выходило. Жесткий матрас, пропахшая сыростью и старостью подушка; одеяло отсутствовало. И, что хуже всего, камера. Настоящая, с цементным полом, тремя глухими стенами, отсутствием умывальника и унитаза. Зато напротив кровати решетка от потолка до пола, чтобы те, кто наблюдает, могли нас отлично видеть – всех троих. Сбоку от моей две такие же камеры – для номеров «два» и «четыре». «Уютные» персональные кельи с рейтингом ноль звезд.
Вспоминалось прошлое. Где все пошло не так, с чего началось?
С Кита, конечно. Нового фотографа, пришедшего работать в модельное агентство, где я последние четыре месяца значилась секретаршей. Кирстон, маленький городок к югу от Нордейла; размеренная неплохая жизнь. Я, зарабатывая скромно, копила на поездку на море.
Это сложно, находиться в окружении девиц, чья талия в два обхвата ладонями, чьи ноги похожи на фонарные столбы – такие же длинные, такие же стройные. Чьи лица – обложки плакатов, журналов, гордость местных пластических хирургов. Я никогда не была особенной… Просто симпатичной, среднего роста и комплекции. Я была счастлива, когда красавчик Кит – мужчина с развитой мускулатурой и белозубой улыбкой, галантный, как цирковой конферансье, – обратил на меня внимание. Не на «ланей», которые вились в агентстве в избытке, но обычную Кейну. Неожиданно начал приносить цветы… Я думала тогда, что началась моя белая полоса, что мне повезло.
Нам завидовали. Перешептывались вокруг, пускали слухи, зубоскалили, перемывали кости за спиной. Я же просто парила над землей от тихой радости, соглашалась на обеды в ресторанах, гуляла под руку с самым обаятельным парнем моего города, строила совместные планы, хотя Кит о них не говорил.
А как-то раз он пропал на пару дней – ни звонков, ни смс. Глухо. Пришлось отправиться на чужую съемную квартиру к востоку от центра, позвонить в дверь… Грустная улыбка, запах алкоголя – Кит сообщил, что рюкзак с камерой и объективами украли. Беда. Он плакал тогда, по-настоящему, и наивная я зачем-то решила, что настал правильный момент проявить глубокие чувства. Я отдала ему все деньги, которые копила на море – две с половиной тысячи долларов, – с улыбкой кивнула «на новую камеру». Меня любили в ту ночь очень нежно, по-настоящему.
А на следующий день любили вечером на моем рабочем столе модель Кристину. Не узнать бы мне об этом, не вернись я на работу, позабыв на столе сотовый…
Вот так одномоментно рухнули мечты на счастье.
Глаза с недобрыми смешками мне открыли девочки из агентства – рассказали про роман с Кристиной, который длился параллельно «с моим», про дорогие подарки ей, а не мне, про то, что плакал Кит не из-за фотоаппарата, а из-за ревности, когда Кристина отправилась в бар с другим.
Деньги мне вернуть отказались. «Фотоаппарат куплен, ты давала на него… А жить с тобой я не обещал…»
И опустились руки.
Жаль, что при переходе на Четырнадцатый, я не согласилась на квартиру, которую смогла бы впоследствии продать, что взяла переходный бонус деньгами, которые постепенно потратила. В Нордейл я уезжала с изгаженным нутром, пустыми карманами, обиженным сердцем и надеждой на то, что удастся начать все с чистого листа. Не могла больше оставаться в Кирстоне, где все напоминало о моем провале. Как человека, как женщины. Наверное, все бывают наивными, все ошибаются…
Но я доошибалась до СЕ. До дна, до выгребной ямы, до ошейника, в котором теперь не могла спать. От страха сбоило сердце, ожидало разряда, боли, того, что из меня наружу полезет «чужой».
За нами, узницами, наблюдали с застекленной смотровой будки-площадки Комиссионеры в серебристой форме. Иногда один, иногда двое. Моя решетка как раз напротив их освещенных окон; казалась, они сидят в рубке управления на постаменте, мы же в темном подвале, потому что уровнем ниже. Так, в общем, и было.
Цепляли взгляды «быков» – Комиссионеров-охранников, одетых во все черное. Крепких, угрюмых и очень жестоких по ощущению парней, которые неподвижно стояли по обе стороны у двери, ведущей наружу с нижнего яруса. «Быки» эти по моим наблюдениям не нуждались ни в еде, ни в общении, ни в питье, ни даже в том, чтобы присесть. Просто стояли, сцепив руки замком внизу, просто смотрели на нас. И под этими взглядами было холодно.