Хвост павлина
Шрифт:
Но слоны шли в бой и одерживали победы. Одну отчаяннее другой.
Римляне сопротивлялись. Они упорно отказывались сдаться на милость победителя, хотя милость эта была велика. Честолюбивый Пирр предлагал побежденным мир на самых достойных условиях — честолюбивые подданные отказывались от мира. Честолюбивый Пирр отпускал пленных на родину честолюбивые пленные возвращались обратно под стражу. К борьбе оружия прибавилась борьба самолюбий, самая жестокая борьба, в которой не бывает ни победителей, ни побежденных.
А слоны шли в бой,
В соседних странах обсуждался вопрос об обеспечении слонами северных государств, чтобы защитить север от южной опасности. В мирной Каледонии был акклиматизирован первый слон, второй слон был акклиматизирован в мирной Лангобардии.
Наступила знаменитая битва при Беневенте.
Слоны шли в бой, расчищая путь коннице и пехоте. Все было привычно и буднично, и слоны топтали людей, как топтали их в прошлой и позапрошлой битвах. И честолюбивый победитель уже послал побежденным первую просьбу о мире, от которой честолюбивые побежденные с презрением отказались, и уже никто не ждал для себя никаких неожиданностей, когда появилась первая неожиданность — стрелы, обернутые горящей паклей.
Это было удивительное зрелище, и слоны на минуту остановились, прервав свое победное шествие. А в следующую минуту (и это была вторая неожиданность), преодолев свою естественную неповоротливость, слоны повернулись и двинулись назад, топча свою собственную конницу и пехоту.
При виде столь массового уничтожения соседние страны подняли вопрос о новом оружии, которое в сочетании со старым приводит к таким ужасным последствиям. Говорили, что нужно либо сразу сжечь всю эту паклю, либо обеспечить ею мирные государства, чтобы им было чем защищаться и чем нападать.
Между тем война продолжалась, и слоны, доставившие Пирру столько побед, на сей раз доставили ему крупное поражение. Видя это, честолюбивые римляне предложили ему мир, но честолюбивый Пирр отказался от мира.
Война продолжалась. Мирная Каледония перешла на строгий режим экономии, приберегая паклю на случай военных действий. Мирная Лангобардия вовсю торговала паклей и потихоньку откармливала слона.
БОРЬБА ЗА ЛЮБОВЬ
За столько веков Амур испробовал все виды оружия: стрелы, ружья, пушки, бомбы разных систем…
И все это для того, чтоб люди полюбили друг друга.
ДВЕНАДЦАТАЯ ДИНАСТИЯ
Близился Новый, 1969 год до нашей эры…
Номархи, [1] жрецы и другие сподвижники царствующего Сенусерта Первого собрались, чтобы в узком кругу отметить это радостное событие. Самого Сенусерта пока еще нет: он появится ровно в полночь, знаменуя появление Нового года. А может, появится кто-то другой: по нынешним временам можно ждать любых неожиданностей.
Что же принесет с собой Новый год?
Пока идут разговоры. Обычные предновогодние разговоры.
1
номарх — царский наместник в Древнем Египте
— Я — любовь области моей, ярый сердцем, когда вижу ослушника. Я устранил гордость из высокомерного, заставил умолкнуть велеречивого, так, что он уже больше не говорит.
— Отлично сказано! Вы не пробовали это записать?
— Как же, я приказал это высечь на камне.
Вспоминается старый, 1970 год и еще более старый, 1971…
Что же все-таки принесет Новый год?
Два жреца спорят о трактовке Амона. Кто он — бог Солнца или просто баран? Бог Солнца — это все же величественней, но баран — как-то понятней…
Литератор Синухет, уже принятый в высших кругах, но еще не принятый широкой читающей публикой, рассказывает о своей последней поездке в Сирию. Он бежал гуда при Аменемхете и сразу вернулся, узнав, что Аменемхета сменил Сенусерт. Все соглашаются: от Аменемхета немудрено сбежать, а к Сенусерту немудрено вернуться…
Что же, что же принесет Новый год?
Старый, 1970 год, как преступник на колесе, доживает последние минуты. Все умолкают, чтобы полюбоваться его концом.
И вот — конец!
Дверь распахивается — и все облегченно вздыхают.
На пороге стоит Сенусерт Первый, олицетворяя собой Новый год.
Старый, привычный Новый год.
1969 год до нашей эры.
УЛИЦА ВЕЛИКОГО РАМЗЕСА
Между двумя Рамзесами — Четвертым и Пятым — был еще один Рамзес, только номер его в веках не сохранился.
Отличный был Рамзес. Когда он взошел на престол, ему, конечно, сразу стали возводить пирамиду, но Рамзес остановил строительство:
— Не рано ли строить для мертвого, когда живым негде жить?
— Мы не для мертвого, — объяснили строители, — мы для вечно живого.
Но Рамзес объяснил им, что вечно живой подождет, пускай сначала просто живых обеспечат.
Ничего не поделаешь. Стали строить для просто живых. Построили целую улицу и назвали ее улицей Великого Рамзеса.
— Да что ж это такое! — возмутился Рамзес. — У вас что, нет других названий?
Стали думать строители: как назвать улицу, чтобы вниманием не обидеть царя, но, с другой стороны, и невниманием его не обидеть?
Тут-то и вспомнили о носильщике Рамзесе — ленивом и нерасторопном, но все же Рамзесе. И назвали улицу улицей Великого Носильщика Рамзеса.
— Вот это другое дело, — сказал Рамзес. — Так и надо называть улицы.
Следующую улицу назвали улицей Великого Точильщика Рамзеса. Еще одну улицей Великого Лудильщика Рамзеса.
— Очень хорошо, — похвалил их Рамзес. — И Великий Точильщик, и Великий Лудильщик… Но почему бы не назвать улицу просто: улицей Великого Рамзеса?