Хьюстон, у нас проблема
Шрифт:
– Можно на минуточку? – выражение лица у нее как у моей матери во время допроса.
– Прошу, – говорю я вслух, а про себя издаю стон.
– Ты один?
– Да-а-а-а… – подтверждаю я, – но я кое-кого жду.
– Можешь сделать музыку потише?
Я неудачник. Дежавю.
– Конечно. Проходи.
– Нет, я на секунду, – и стоит в коридоре.
Я не могу решить, что делать с этим дурацким пивом, иду, делаю тише, возвращаюсь.
Кристина стоит, опершись на косяк.
– Не хочется с тобой
И замолкает.
Как обычно. Как все женщины.
Каждая хочет тебе что-то сказать – и замолкает. Как будто, черт возьми, эта фраза требует большой паузы, отделения от всех остальных фраз, требует особых приготовлений, наибольшего напряжения, ожидания, саспенса!
Я терпеливо жду.
Ничего.
– Да? – спрашиваю я все-таки через силу.
– Знаешь, я не знаю, с чего начать…
– Лучше всего с начала, – я пытаюсь шутить, но понимаю, что выбрал неправильный тон.
– Я от тебя этого не ожидала, – говорит она вдруг.
И смотрит на меня, как моя мать смотрит всегда, как Марта смотрела и как смотрели вообще все женщины в моем прошлом.
– Чего? – спрашиваю я, но чувствую, что скоро взорвусь.
Она в претензии, что я их не пригласил? Но ведь я же имею право не приглашать соседей на свой день рождения! А если они уж так хотели – могли бы и сами прийти.
Я не сделал ничего плохого. Ровным счетом ничего. Я чист, как слеза младенца! За исключением разве что слишком громкой музыки, но до двадцати двух часов еще есть время.
Ничего.
– Аня вернулась домой и сразу пошла к себе в комнату… – она понижает голос, а я чувствую себя полным идиотом.
Она пришла ко мне сообщить, что ее дочка делает, когда возвращается домой?!!
Да мне это снится!
– Я пошла к ней и спросила, что случилось. А она в таком состоянии, ты себе не представляешь!
Да, разумеется, я не представляю, откуда я могу представлять состояние одиннадцатилетней девочки!
А еще добавлю – я и не хочу представлять!
– Но прошу прощения, я-то тут при чем? Я открыл ей дверь внизу, потому что…
– У нас домофон не работает, но это же не повод для такого поведения, – говорит Кристина, и у меня глаза вылезают из орбит.
– Да, я открыл ей дверь, но я же не знал, что это преступление!
– Не делай вид, что не знаешь, о чем идет речь.
О нет!
В такие игры чужая жена со мной играть не будет. Для этого у нее есть собственный муж.
– Слушай, Крыся, говори, в чем дело, потому что у меня терпение не безгранично!
– Ребенок теперь совершенно разбит. Ты что, не понимаешь, что девочка в подростковом возрасте от такого эпитета может получить психологическую травму?
Я точно не ругался в домофон, прекрасно помню. Ругался разве что в душе, но уж точно не говорил ничего несовершеннолетним
– Слушай, не знаю, что там Аня тебе наговорила, но я тут совершенно ни при чем.
– Ты отпираешься? То есть ты хочешь сказать, что моя дочка врет?!! – мелкая Крыся вдруг стала намного больше и взмахнула руками. Знаю это явление – у птиц тоже так: самочка увеличивается в размерах, когда защищает гнездо. И крылья расправляет, накрывая птенцов.
– Я ничего такого не говорил. Я вообще не понимаю, о чем речь идет!
– Ты заявил ей, что она толстая! Ты вообще понимаешь, что творишь?!! О-о-о-о-о-о-о.
Такие слова могут легко вызвать у женщины мысли о самоубийстве, это я понимаю. Но я этой малявке никогда не говорил, что она толстая! Я вообще никогда никому такого не говорил – зачем мне это? Толстого зову Толстым – так его все так зовут. Зачем мне обижать какую-то девочку? Тем более что я ее едва знаю.
– А-а-а-а! – внезапно меня осенило. – Я же это не ей сказал – я это домофону сказал! Я думал, что это мой друг Толстый пришел.
– Ну так я хочу, чтобы ты ей это объяснил, – решительно заявила Крыся и распахнула дверь. – Я не хочу, чтобы у моей дочери из-за тебя случилась анорексия!
Вот ведь бога душу мать!
То есть я должен объясняться с каким-то недоразумением женского пола из-за того, что она приняла на свой счет то, что я сказал своему другу, потому что думал, что это он, а это оказался не он, но я этого знать не мог по определению? Это же паранойя какая-то! Бред!
– Прошу тебя, – мягко сказала Крыська, и я тут же уступил, в душе ее проклиная.
Я пошел за ней.
Она постучала в дверь и впустила меня в логово льва.
А сама не пошла.
Маленькая блондиночка сидела на постели и смотрела на меня как взрослая женщина, которая хочет меня убить.
– Слушай, это я не тебе сказал, это я другу своему сказал. – Она смотрела на меня как на какого-то извращенца-мерзавца. – Ну, когда ты звонила ко мне, чтобы я тебе дверь открыл.
Ненавижу детей.
А одна из них как раз сидит сейчас передо мной, а глаза ее смотрят на меня в упор, словно два дула пистолетных.
– Ну и давай забудем об этом недоразумении, – я повернулся и пошел к двери с чувством исполненного долга.
– Значит, у меня такой же грубый голос, как у папы? – услышал я плачущий голос за спиной.
Хрень, хрень, хрень!
Все равно – одиннадцать лет женщине или пятьдесят. Обязательно найдут, к чему прицепиться. Все, что ты говоришь, может быть использовано против тебя. Эта безошибочная формула давно уже не является прерогативой только полиции – с нее каждая женщина должна начинать любой разговор с мужчиной, потому что мы идиоты и забываем об этом из-за своего слишком доброго нрава.