И аз воздам

Шопперт Андрей Готлибович

Из всего этого Пётр Христианович сделал вывод, что найти здесь воинов настоящих для конвоя императора Александра не удастся. Крестьянин, даже сильный и смелый, даже имеющий ружьё доисторическое — плохой воин. Дисциплины — это главное в войске, а не смелость отдельных бойцов.

Ошибся. Нашлись и воины и князья. Неожиданно причём нашлись.

Событие шестьдесят седьмое

Бил наугад — попал невпопад,

Делал наспех — получилось на смех.

Валентин Петрович Рычков

Проехали

мимо старейшин, а те ни привета, ни пока. Стояли, теребили бороды и молча смотрели на отряд разномастный мимо них следующий. Пётр Христианович с трудом сдержался, чтобы не спрыгнуть с коня и спросить бабаев, чего не так, где встреча, фанфары. Цветы где с дивчулями их в тебя кидающими. Но покачивающийся в седле своего вороного красавца аргамака черкесский князь в чёрной черкеске сидел и головой чуть покачивал из стороны в сторону, слепней чёрной бородой отгоняя, дескать, генерал-ака не надо суетиться.

Проехали селение из конца в конец. Бедненько. Ни цветущих яблонь с персиками, ни георгинов в палисадниках, да даже самих палисадников. Каменные из крупных камней и глины заборы в человеческий рост и сложенные из камней небольшие домики за ними, странной конструкции, будто замахнулись на пару этажей, но в процессе энтузиазм выветрился, и решили на полутораостановиться. Зачем заборы? Это же сумасшедший труд. Почти крепость каждый дом. Может, в этом всё и дело? Неспокойно. Именно крепости и нужны. Отъехали от аула километров десять и решили, что на сегодня хватит, нужно устраиваться на ночлег, сейчас полевую кухню вперёд не вышлешь, чтобы приехал, а ужин уже готов. Придётся ждать час.

Остановились в небольшой рощице на берегу Терека. С обеих сторон обработанные участки — растёт пшеница, уже даже колоски начинают пробиваться. Юг, тут после пшеницы спокойно ещё и картофель, наверное, вырастить можно.

Брехт пошёл в рощицу всякие разные нужды справить и погиб бы там, если бы пщы Эльбуздуков не приставил к нему негласного телохранителя. Трое товарищей в непонятных круглых шапках появились неожиданно. У одного верёвка в руке, а двое с кинжалами. Вот и гадай, то ли в плен собрались захватить, то ли прирезать. Им бы проголосовать сначала. Граф раздумывать не стал, схватился за кобуру, в которой любимый М1911 и … Твою, же налево, а кобуры-то нет, а до изобретения Кольта ещё сотня с лишним лет. Саблю или шпагу Пётр Христианович не носил, ну, если только когда это по этикету положено, и потому там вместо кобуры были ножны с кортиком адмирала Синявина старшего. Нда, «кольт» был бы полезней. И ведь если сильно захотеть, то один для себя можно сделать. Бертолетова соль есть, хоть примитивные токарные станки, но тоже есть … Нет, не получится. Там и фрезерные станки нужны, и стали специальные. Но вот унитарный патрон с латунной гильзой сделать можно. И пистолет с затвором от берданки. Простенько, но возможно зато. У него, кстати, есть многозарядный пистолет со сменными каморами, так ведь и не удосужился его изучить. Вечно цейтнот. Вернётся, нужно будет заняться.

Пётр Христианович вытянул кортик из ножен и картинно левой ладонью поманил к себе горцев.

— Велком.

Ну, это в первую секунда. С толка товарищей сбить. А потом, как гаркнет во всё горло: «УРА»!!! И не побежал никуда, наоборот, на шаг назад отступил и на шаг влево. Теперь горец с верёвкой оказался на одной линии с самым главным, наверное, абреком приличного роста, выше подельников, в высоких армейских сапогах и с багровым шрамом на скуле.

На «ура» должны среагировать гусары. Не должен генерал, орошая кусты, «ура» кричать. Но это пока сообразят, пока вооружатся, пока добегут через кусты, все же метров на сто — сто пятьдесят отошёл от лагеря, времени прилично пройдёт и это время нужно продержаться. Горцы тоже это понимали. И товарищ со шрамом бросился в атаку. Молча. Жаль, мог бы и крикнуть чего про Аллаха. Был бы дополнительный повод гусарам поторопиться.

Ну, ребята, двойка вашему преподавателю по фехтованию. Кто так атакует. Тем более у тебя не шпага, а кинжал. Этот, с позволения сказать, «Кровопусков» сделал длиннющий выпад вперёд с перенесением тяжести на правую ногу. Чуть

не на шпагат сел. А где обманные движения, где мастерство, которое не пропьёшь. Медленно всё, как-то показушно, как в Советских фильмах про средние века. Брехт просто развернулся на девяносто градусов корпусом и пропустил руку с клинком мимо себя. И сверху по этой руке синявинским кортиком рубанул. Хотел бы убить, просто сунул бы клинок в подставленный бок. Но ему контакты с местными мирные нужны, а не победа в локальной схватке. Как там: «нам не дано предугадать, чем смерть чеченца отзовётся». Кортик он хоть и длиной полметра, но всё же лёгкий. Руку не отрубил. Так поранил слегка и заставил горца выронить кинжал.

И в это время Пётр Христианович почувствовал движение за спиной. Мать его за ногу! Граф свалился на бок и, перевернувшись через больное плечо, перекатился на пару метров правее, сразу же вскакивая. Зря плечо опять наджабил, это был тот самый аскер, которого Аскер Эльбуздуков к нему для охраны приставил. Видимо не пошёл смотреть, как граф чакчиры белые снимает, чуть в сторонке стоял, но сразу же на крик бросился и первым подоспел.

— Ура! Живьём брать демонов!— снова заорал Брехт и кинулся к тому абреку, что с верёвкой стоял и карими глазами хлопал. Это один против троих не простая схватка, скорее самоубийство, а вот двое против двоих, это уже другой расклад. Тем более что это два воина против двух пастухов.

Эх, поспешил. Пробегая мимо абрека, что должен сейчас раненую руку баюкать и молиться, граф увидел, что горец молитвой пренебрёг и, схватив выроненный кинжал левой рукой, пытается подняться.

Глава 24

Событие шестьдесят восьмое

Прокладывай дорогу к разуму человека через его сердце. Дорога, ведущая непосредственно к разуму, сама по себе хороша, но, как правило, она несколько длиннее и, пожалуй, не столь надёжнее.

Ф. Честерфилд

— Получи, фашист, гранату! — Пётр Христианович развернул руку и навершием рукояти кортика знаменитого адмирала впечатал вайнаху в челюсть со всей силы. «Альпинист» с верёвкой стал заваливаться. Смотреть, насколько удачным будет встреча его тушки с землёй, времени не было. Брехт крутанулся на ноге и на пару мгновений опередил бросившегося на него подранка. Не обоерукий боец попался, просто бежал, вытащив вперёд руку с кинжалом, с какими-то очумевшими глазами. Ну, Брехта правильные товарищи учили, смотреть нужно не на оружие, а в глаза противнику. Оружие обманет, а глаза нет. Кто там сказал, что глаза зеркало души? Vultus est index animi (глаза — это зеркало души). Марк Тулий Цицерон народу, читающему, об этом поведал. Толстой просто забыл, что под цитатами нужно автора указывать. Так вот, глаза вильнут в ту сторону, куда потом последует рука, раньше. А у вайнаха в странной шапке глаза были пустые глаза и смотрели куда-то в будущее. Уже в раю был.

Пётр Христианович опять не стал горца убивать. Это как-то неправильно, зачем свою душу лишней смертью отягощать. Отступил на шаг и пнул пробегающему мимо товарищу под коленку. Человек со шрамом споткнулся, выронил злополучный кинжал и кувыркнулся в кучу веток. Очевидно, кто-то собирал хворост, но сразу весь вывезти не смог, или вынести.

— Урус, дэIэпыкъун, (помоги), — Брехт обернулся на голос. Черкес сидел на спине поваленного им третьего вайнаха и пытался удержать его.

Эх, наручников нет. И верёвки с собой. Стоп. Верёвка-то есть. Пётр Христианович вернулся скачками, подобрал у ног бесчувственного «альпиниста» верёвку, и поспешил на помощь телохранителю. Вдвоём быстро получилось управиться. И тут как раз голубые гусары набежали. Ну, лучше поздно, чем никогда. Общей массой троих побитых пастухов спеленали. А раненому даже перевязку сделали, как их в течение всего похода Брехт и учил, промыли простой водой, потом полили из специального кувшина хлебным вином, потом мазь ведьмы Матрёны наложили, и только тогда замотали чистым бинтом, точнее куском белой льняной ткани.