И аз воздам

Шопперт Андрей Готлибович

Когда сахар догорел – в кастрюлю выливается вторая бутылка охлажденного шампанского.

Всё, остается только перемешать и разлить по хрустальным непременно фужерам. Звон должен быть. Иначе тоже не жженка.

– Петр Христианович, пожалуйте к столу. И вы, Инесса Яковлевна, присоединяйтесь. Чувствуете, запах пошел. – Хвостов сделал приглашающий жест к большому круглому столу, стоящему посреди комнаты.

Глава 3

Событие шестое

Ручки, ножки стали зябнуть – не пора ли нам дерябнуть?!

Любимого нужно холить и лелеять: от этого у него растет холка и лелейка!

Очнулся Петр Христианович от холода. Сквознячок пробегал по голым ногам. Граф пошарил рукой в поисках одеяла, сбросил, наверное, во сне. Лежал он на боку правом

и справа от себя одеяло и пошукал, похлопывая по перине. Не было ни одеяла, ни покрывала, даже тоненькой простыночки и то не было. Наверное, с другой стороны, решил Брехт и, скрипя шарнирами, повернулся на спину. Что-то было не так с организмом, но пока в голове была только мысль укрыться. Граф Витгенштейн приподнял левую руку и похлопал слева от себя в поисках тепла. Нашел. Уже на втором хлопке наткнулся на что-то теплое. Провел по нему рукой. Поверхность была чуть шершавой, в пупырышках и волосиках. Но в то же время поверхность была теплая и вызывала желание повторить поглаживания. Чего противиться. Повторил. Амплитуду увеличив. На этот раз тактильные ощущения поведали графу, что ниже есть более волосатые фрагменты теплого предмета, и там исследуемый предмет теряет мягкость. А если выше? Рука, послушная сигналу гипофиза и прочих гипоталамусов, поползла по гладко-тепло-пупырчато-волосатому предмету вверх. Пупыр-чатость усилилась, волосатость уменьшилась, теплость увеличилась, как и размеры предмета. Он расширялся кверху. Наконец, рука добралась до высшей точки, и дальше начинался спуск. Со спуском генерал решил не спешить и задержался на вершине. Нужно ее внимательней изучить. Повозил Петр Христианович по ней ладонью. И это возение привело к не-ожиданному результату. Предмет тепло-волосатый шевельнулся и закинулся графу на живот. А еще что-то мохнатое в нос уперлось. Ясно, это собака к нему на кровать забралась.

– Мignon [3] , – прошептала забравшаяся к нему собака. Прошептала и закинула на него вторую лапу – верхнюю… Переднюю?

Граф решил говорящую собаку погладить. Странные изгибы. А еще что-то под ногой собаки начало шевелиться и пытаться из-под ноги чужой вылезти. Но удивиться всяким шевелениям Брехт не успел, собака лизнула его в губы и сунула ему в рот неизвестный предмет, прямо как флешку в гнездо. Флешка повозилась у него во рту, потом вытащили ее, видимо, проверяли, той ли стороной вставили. Убедились, что да, правильной, и снова вставили в разъем. И так несколько раз. Потом довольно долго флешка шевелилась у Витгенштейна во рту, а затем неизвестное устройство стало высасывать из него информацию и воздух. Не, в голове у него столько информации, которую нельзя доверять никому, даже говорящим собакам. Тем более говорящим собакам. И Петр Христианович решил побороться с агрессором. Он своей богатырской силищей приподнял говорящую шпионскую собаку и повалил ее рядом с собой. Сам навис над шпионкой и решил информацию, выуженную у него, назад вернуть, свою флешку вставил в приемное устройство и стал выкачивать информацию.

3

Милый.

– Мon amour, – прошептала шпионка и обхватила графа за спиной ногами.

Неожиданно оказалось, что у графа есть еще одна флешка, а в шпионском организме есть материнская плата с разъемом. Пришлось и туда вставить. И организм под ним, кем бы он ни был, стал мычать и дергаться. Очевидный сбой в программе. Но сбой этот был заразительным, и граф поддался этому неровному ритму. Собака под ним начала рычать, а потом перешла на скулеж и стала двигаться еще интенсивней. Ужас просто. Нужно как-то сломать это непонятное устройство. И тут нижняя флешка сама до этого додумалась и выпустила вирус в материнскую плату. Устройство дернулось еще пару раз и затихло. Сработало. Вирус угробил чуждую программу. Брехт вытащил из устройства обе флешки и отвалился от горячей оболочки на спину. Справился.

– Мon amour.

Нет, вирус программу не угробил, флешка чуждая прошлась по его уху и нырнула в ушную раковину. Нет, допускать выкачивания информации нельзя. Петр Христианович вновь взгромоздился на шпионскую оболочку и опять воспользовался обеими флешками. Устройство снова начало дергаться. Работала проклятая программа, зря радовался.

На этот раз борьба с вредоносной программой продолжалась дольше, шпионский организм извивался, дергался, мычал, рычал, шептал. Тем не менее графу снова удалось направить в материнскую плату вирус. Устройство дернулось, выкарабкалось из-под графа, прижалось к нему и засопело. Точно собака, в смысле – точно. Собака.

– Мignon, – и засопела громче.

Граф прошелся горячей ладонью

по влажной спине устройства. Волос не было. Спина была теплая, мягкая и чуть скользкая от пота. Ну, слава богу, не собака. Девица. Мастерица. Как мастерски с ним справилась и запутала.

Мысли, не высосанные до конца шпионской девицей, шевелились вяло. Третий бокал жженки граф помнил, тост был за дам. Пятый тоже помнил, за матушку чью-то пили. Шестой пили за лисимуса. Нужно потом спросить, кто это такой. Лисимус? Нет, никаких ассоциаций. А вот дальше было хуже. Вроде еще был тост за тактику. Или текилу. Невнятно стал тосты обер-прокурор произносить. Ага, еще: «За нас, пиитов». Несколько, выходит, поэтов было за столом. Наверное, это та старушка, что все время слезы платочком утирала. Жалостливые, видимо, стихи читали. Вспомнить бы какие и кто?

Событие седьмое

Запомните: всегда будет следующий поезд.

На этот раз граф проснулся от удара локтем по ребрам. Больно же. Шпионская девица зарядила. Островат локоток. Брехт попытался протестировать свое самочувствие. Хотелось множество вещей сделать одновременно. Главным чувством было все же желание посетить… горшок. Н-да, под кроватью должно находиться сие керамическое чудо инженерной мысли. Только вот рядом сопела Инесса. Вот, оказывается, кто в него флешку толкал ночью и в кого потом он. Справлять всякие нужды большие и маленькие в шаге от девушки было перебором. Не медсестра же она, а он не лежачий больной с судном-уткой.

Отложить Брехт решил эту потребность на некоторое время, хоть настоятельно и требовал действий от него организм. Вторая потребность тоже была, и не менее актуальная. Жутко болела голова, мешая думать и вообще чувствовать себя человеком. Алкозельцеров и даже анальгинов еще нет, и он даже не доживет до их появления. Была колдунья Матрена, она же баба Яга, живущая в домике на курьих ножках. Она дала графу с собой кучу кувшинчиков небольших с настоями и отварами и мешочков с травками. В одном из кувшинчиков был, насколько понял граф из описания действия этого девайса, коктейль из смеси анальгина и аспирина. Не химия, естественно. Ива, возможно, малина и… хрень хреновая. Горечь горькая, коричневая, но работала отрава, Брехт убедился. Простыл в деревне, гоняя дезертиров, ему Матрена и дала пару глотков этой гадости. Пивнул – и симптомы гриппа ушли. В голове сквозняк и члены не крутит. А потом и насморк исчез. Испугался коричневой гадости.

Нюанс был. Кувшинчик коричневый с коричневой жидкостью был в доме у Валериана Зубова вместе с остальными его вещами. А он, судя по задрапированным желтой тканью стенам, в доме обер-прокурора Синода. Вчера еще вкусу хозяина поразился. Цвет желтый-то желтый, но с коричневым. На понос смахивает. Несколько одинаковых поносных комнат.

Опять придется отложить и это желание, как и первое. Да и без этих хватало желаний. Хотелось принять ванну, выпить чашечку кофе. Попариться в бане, только не черной. Настоящей. Брехт закрыл глаза, чуть отодвинулся от сопевшей в плечо Инессы и начал себя жалеть. Не будет унитазов, туалетной бумаги, ванн с теплой водой, душа. Можно все это сделать? Можно. Для этого нужны деньги и нужно плюнуть на армию и заняться бизнесом, изобретательством. Построить дом с водопроводом. Англичане уже изобрели паровые котлы, пусть несовершенные и маленькие, но есть. Да и наши скоро делать научатся. В Екатеринбурге на Плотинке есть памятник паровозу «Братьев Черепановых». Лет через двадцать сделают. В музее крае-ведческом в Свердловске Брехт был, когда в УПИ учился и узнал интересную штуку про «братьев». Оказывается, они даже и близко не братья. Они отец и сын. Стоп, стоп, стоп. Что там гидесса про отца рассказывала? Он сейчас где-то здесь в Ленинграде, тьфу, Санкт-Петербурге, а еще точнее, в Выборге. На заводе англичанина, как раз изучает паровую машину. Что-то там про подачу воздуха в домну. Найти? Он крепостной. Выкупить. Построить ему мастерскую. И прогрессорством заняться. Царскосельскую железную дорогу создать на четверть века раньше, а то и на тридцать с хвостиком. В Англии в этом году на заводе Стефенсона начнут паровозики делать. Или в следующем. Да не важно. Первые «паровозы», что возили составы до Павловска, были на четырех ногах и какали по ходу движения на рельсы. Яблоки на снегу…

– Граф, – из-за шторы показалась страшная, всклокоченная со сна, растрепанная голова обер-прокурора Святейшего Правительствующего Синода Дмитрия Ивановича.

– Слушаю вас, Дмитрий Иванович, – приподнимаясь на локте и пытаясь одновременно прикрыть одеялом прелестные прелести нижней чакры Инессы, зашипел Брехт. Нет, столько разнонаправленных действий организм осилить не смог, в результате одеяло перетянул, оно сползло на пол, открыв взору главного по церквам и благочинию прелести прелестницы и стать графскую.