И аз воздам
Шрифт:
Вот она. Почти незаметная, но не утраченная.
Хорошо. Все хорошо. Все идет, как надо.
Соберись. Работаем дальше…
Нить уходит вглубь города, в сплетение иных линий и многоголосый шум, но туда можно и не спускаться — едва-едва, с трудом, однако ее можно разглядеть и отсюда, сверху, не погружаясь в эту липкую паутину снова. Нить тянется прочь, уходит, виясь меж улиц, домов, людей…
И исчезает.
Потеряла? Упустила? Не сумела удержать, не справилась?
Так-так-так, назад, назад…
Еще раз.
Вот книга, вот отпечаток человека, связанного с нею, вот она, нить,
Обрыв.
Ничего.
Тупик.
Ничего.
Тишина…
Ни единого движения, ни лишнего вздоха; тело Нессель так и покоилось в воде — все в той же позе, в которой несколько долгих, бесконечных минут назад она сомкнула веки. Все с тем же неприятным чувством Курт отметил про себя, что именно так и думает о ней — «тело»… Духом ведьма сейчас явно пребывала где-то вовне, ощущая то, что он ощутить не мог, видя то, что ему никогда не увидеть, осознавая то, что было недоступно его разуму. Это раздражало, вытягивало и без того долгие минуты и назойливо теребило нервы, вновь пробуждая то неуютное ощущение беспомощности. Что-то происходило — здесь, совсем рядом, но с тем вместе — где-то вдалеке, где он не мог ни проконтролировать происходящее, ни чем-то помочь, ни даже понять, нужна ли его помощь… да и если вдруг станет нужна — что он может сделать?..
Когда от неподвижного тела донесся тихий прерывистый вздох, Курт вздрогнул, непроизвольно подавшись вперед, вслушиваясь в дыхание ведьмы и всматриваясь в ее лицо. Веки Нессель подрагивали, точно у спящего ребенка, которому снится, как он с приятелями гоняет щенка по двору, челюсти сжались до отчетливого противного скрипа, кожа побледнела, словно у смертельно больной, а вокруг губ, казалось, проступили голубоватые пятна…
Курт поднялся с табурета, приблизившись и присев перед наполненной бадьей на корточки, почувствовав, как щек коснулась прохлада, будто из жаркого лета он вдруг шагнул на стылую осеннюю улицу. Он склонился ближе, ощущая, как холод проникает глубже, растекаясь по спине и пробираясь в самое нутро, и увидел, как каждый выдох обращается полупрозрачными облачками пара; поверхность воды вокруг лежащего в ней тела покрылась тонкими, крохотными ледяными кристалликами. Нессель шевельнулась, разламывая мелкую ледяную корку, и снова вздохнула — глубоко, рвано, будто кто-то держал ее за горло, не давая воздуху проникать в легкие.
«Я могу выглядеть странно»…
Это и есть — странно? И что ему делать? Оставить все как есть? Потребовать кипятка и разбавить эту морозную воду? Вытащить ведьму из нее? Разбудить?
«Не пытайся привести меня в чувство или сделать что-то еще»…
— Зараза… — пробормотал Курт растерянно и зло, мучительно желая сделать хоть что-то и раздражаясь от того, что сделать ничего нельзя.
Он сдернул перчатки, приложил ладони к щекам Нессель и поджал губы, почувствовав под кожей ладоней ледяную, как снег, кожу ее лица.
— Минуту, — произнес он вслух — больше сам для себя, чтобы успокоить себя звуком собственного голоса, нежели и впрямь надеясь на то, что она услышит. — Даю тебе минуту — и вытаскиваю из этой треклятой бадьи. Если…
Договорить Курт не успел — Нессель вздрогнула, сипло вдохнув и открыв глаза, попыталась распрямиться и болезненно застонала, когда тело не пожелало послушаться. Он вскочил, на миг опешив, потом торопливо выдернул ведьму из бадьи, разбрызгивая
— Тупик… — стуча зубами, выговорила та едва слышно, и Курт требовательно оборвал, развернувшись к кровати:
— Расскажешь после.
Уложив Нессель на постель, он завернул дрожащее тело в одеяло, впервые пожалев о том, что по причине жары вместо хорошего шерстяного пледа хозяин выделил постояльцам лишь тонкие полотняные простыни, метнулся к своей кровати, сдернул вторую простыню-одеяло оттуда, набросил сверху и спешно развязал свою дорожную суму.
— Он исчез… — все так же сквозь отчетливый стук зубов выдавила ведьма; Курт повысил голос:
— Я сказал — после. Приди в себя сперва, на тебя страшно смотреть.
— Это важно… — возразила Нессель упрямо, судорожно кутаясь в тонкое полотно.
— Самое главное, — вновь оборвал он, вынув из сумы шерстяной плед. — Ты нашла его?
— Нет… и не смогу найти…
— Всё, — кивнул Курт, укрыв ведьму пледом и поплотнее подоткнув его со всех сторон. — Стало быть, остальное потом.
Нессель закрыла глаза, уже не возражая, сжавшись под одеялами в комок; на мертвенно белые щеки румянец возвращался медленно и неохотно, а тело под одеялами по-прежнему лихорадило мелкой дрожью. Курт молча сидел рядом, склонившись над ведьмой и приобняв за плечи, чтобы согреть, и отчего-то опасливо косился на бадью с обмёрзшей водой: тонкая ледяная корка уже растаяла, однако разлившаяся по комнате прохлада все еще пыталась забраться за шиворот, неприятно холодя затылок…
— Там тупик, — уже не так яростно стуча зубами, выговорила Нессель. — Я не смогла найти вашего служителя, но не потому что его здесь нет, а потому что след обрублен.
— Обрублен? — переспросил Курт и осторожно уточнил: — Хочешь сказать — след стёрт? Умышленно, намеренно? Кто-то замел следы — такие следы?
Ведьма кивнула, подтянув одеяла к самому носу и угнездившись в охвативших ее объятиях поудобней:
— Я даже не смогу тебе сказать, в городе тело твоего сослуживца или нет: след обрывается почти сразу.
— Где именно обрывается? Хотя бы направление? Ты не можешь сказать, где он побывал перед…
— Слушай, — оборвала Нессель чуть раздраженно, — я не могу видеть прошлое, я всего лишь ведьма, которая кое-как разбирается в настоящем. А в настоящем — есть эта книга, есть отпечаток ее владельца на ней, и на том всё.
— Я, знаешь ли, хреновато разбираюсь в ваших мудрёностях, так что сделай милость, потерпи мои скудоумные вопросы, — покривился Курт, распрямившись, и она чуть отодвинулась, еще плотней укутавшись в одеяла. — Сейчас я не спрошу о чем-то, опасаясь ляпнуть глупость, а потом буду кусать себя за локти, потому что не услышу ответа, который, быть может, позволил бы мне раскрыть всё прямо сейчас, а ты ничего не скажешь, потому как будешь считать, что этот ответ — нечто очевидное и объяснений не требующее. А теперь вспомни, кому в итоге будет хуже всех, если я надолго завязну в этом деле и в этом городе.
— Ладно, — смягчилась Нессель и, помедлив, кивнула: — Я попробую тебе объяснить… Вообрази, что эта книга — клубок. Он разматывается, а на том конце нитки есть хозяин этого клубка; он идет, идет… или его несут… и нитка тянется за ним. Обыкновенно можно пройти по ней и отыскать хозяина вещи, но сейчас эту нитку кто-то обрезал. Хорошо обрезал, начисто, и главное — у самого клубка. Это… Это как если б клубок этот валялся тут посреди комнаты, а кончик нитки торчал бы из него на длину не больше ладони; вот как думаешь, можно по такому обрывку отыскать «хотя бы направление»?