И аз воздам
Шрифт:
— Это никогда не происходит само собой? Не случается по каким-то естественным причинам, например — потому что человек слишком давно умер или из-за его грехов, или из-за добродетелей, из-за града, дождя, рассыпанной соли, тринадцатого числа?
— Нет, когда след теряется за давностью — это выглядит не так, нить просто растворяется. Здесь след четкий и хорошо различимый, он просто оборван.
— Ergo, — медленно проговорил Курт, — в убийстве Штаудта определенно и бесспорно замешана малефиция, и тот, кто убил его (либо соучастник), предусмотрел сокрытие улик… — он неопределенно помахал рукой в воздухе, — даже там. Так?
Нессель
— Извини, что понапрасну тебя обременил, — произнес Курт уныло. — Не предполагал, что это настолько тебя измотает, да еще и окажется бессмысленным.
— Не совсем, — неуверенно возразила Нессель и, с усилием приподнявшись, уселась, завернувшись в одеяла. — Не так уж я и измотана; и к тому же — я кое-что увидела. Правда, не знаю, имеет ли это какое-то касательство к твоему делу.
— Рассказывай, — ободрил Курт, распрямившись. — Порой совершенно неожиданные вещи могут оказаться взаимосвязанными. Что ты видела? Только помни о том, что говоришь с невеждой, который наверняка не поймет большей части сказанного без толкований вроде этого клубка с обрубленной ниткой.
— Я сама плохо понимаю, — нехотя призналась Нессель, поежившись, и отчего-то было ясно, что сейчас озноб после ледяной воды здесь ни при чем. — Будем разбираться вместе… Помнишь, ты спрашивал меня о Всаднике?
— Ты сказала, что «он живой». И что подле него ощущала себя, точно в присутствии святого. То, что ты увидела, связано с ним?
— Да. С ним и… с городом. Этот Всадник — он действительно живой, он дышит. И… защищает.
— Этот город?
— Наверное. Я не знаю. Просто чувствовала: он существует, чтобы защищать. Он как страж. Как зверь возле детенышей, который лежит спокойно и даже кажется, что он спит, но это пока не тронешь детенышей. Смотришь на него и знаешь, что трогать нельзя, потому что тогда он подхватится и нападет, и тому, кто тронул — не поздоровится.
— В целом соответствует легенде, — заметил Курт, нахмурясь. — И выходит, что это не просто легенда… Это ощущение — тебе есть с чем его сравнить? С какой-нибудь статуей, виденной тобой в церквях за время твоего путешествия, с какой-то реликвией, с… человеком, в конце концов?
— Нет, — мотнула головой ведьма. — Ничего подобного мне прежде не доводилось видеть и чувствовать. Просто кажется, что это каменное изваяние — не каменное, понимаешь?
— Откровенно сказать, не очень, — честно признался Курт и приглашающе кивнул: — Но давай дальше; быть может, если не пойму, то хотя бы догадаюсь, о чем речь.
— К нему ведет множество нитей, — медленно подбирая слова, продолжила Нессель. — От разных людей, от сотен, даже тысяч, наверное; эти нити — их желания и помыслы. Они все тянутся к нему и очень крепко на нем завязаны.
— Всадник — местная святыня, — произнес Курт задумчиво. — Полагаю, бамбержцы обращаются к нему
— Могут, — согласилась Нессель и, помедлив, уточнила: — Думаю, ими и являются. Но это еще не все. Кроме вот таких обычных следов, есть другие нити, что связывают людей этого города и Всадника.
— Что значит «другие»?
— Значит — другие. Они… Они совсем иначе выглядят. Ощущаются иначе.
— Они темные?
— А говорил — ничего не понимаешь, — с невеселой усмешкой заметила Нессель; Курт передернул плечами:
— Опыт. Истоков и подоплек некоторых явлений я могу не понимать, но знаю, что они есть… Так они темные?
— Нет, — вздохнула ведьма, ненадолго умолкла, подбирая слова, и неуверенно выговорила: — Не совсем. Они… странные; и там явно что-то не в порядке. Они не заканчиваются на Всаднике. Вообрази, что от множества клубков тянутся нити — как от этой книги к твоему сослужителю — и ведут к той статуе; похоже, ты прав, и это людские молитвы, упования на него как на заступника перед Богом. Но на Всаднике эти нити не исчезают, не растворяются в нем, а как бы уходят от него дальше.
— Куда?
— Сами в себя.
Несколько мгновений он сидел молча, глядя на ведьму с ожиданием, и, поняв, что пояснений не будет, осторожно предположил:
— Это не может быть оттого, что молящиеся не верят? Взывают к нему по привычке, тянутся душой, но не верят в то, что его помощь и вправду возможна, и потому их чаяния возвращаются к ним?
— Быть может, и не верят, — неуверенно отозвалась Нессель, — но нити не возвращаются к людям. Они образуют купол над городом и питают его.
— Та-ак… — протянул Курт хмуро, невольно бросив взгляд в окно, где солнце уже на закате пыталось в последнем усилии разорвать ошметки сегодняшних туч, суля назавтра прежнюю жару. — Здесь, полагаю, не надо быть ни ведьмой, ни expertus’ом, чтобы понять, что ничего хорошего это не означает… Или нет? Или все же означает? Это не может быть этакой защитой города совокупно силами людской веры и emanatio этой «живой» скульптуры? Или даже… силой благословения того, кого представляет изваяние?
— Нет, — вновь зябко передернулась Нессель, и в ее голосе впервые прозвучала неколебимая уверенность. — Это не защита и уж точно не благословение. Я не знаю, что это, но добра оно не несет; это как паутина, что-то липкое, мерзкое, страшное, оно едва не затянуло меня, когда я даже не прикоснулась к нему, а просто оказалась рядом и потянулась мыслью… Думаю, я успела уйти прежде, чем оно меня заметило.
— Кто — «оно»? Кто управляет этим куполом, кто собирает людские желания? Это человек? Группа людей? Какая-то древняя сущность? Жители этого города сознательно и по сговору затеяли нечто крамольное и замешаны в темном колдовстве и осквернении святыни? Кто-то пользуется людскими желаниями в своих целях без их ведома?