Шрифт:
И будет вечен вольный труд
С думой о родине
Думая сегодня об исторических судьбах своей Отчизны, о ее будущем, прорастающем из великого прошлого, мы непременно обращаемся к наследию нашей классической литературы, к живому, трепещущему нерву ее — к поэзии. Перелистывая страницы лирики, мы вновь подтверждаем для себя правоту Горького, который сказал о наших классиках: «В России каждый писатель был
Писатель — будь то прозаик или поэт — всегда ощущал себя тружеником, противопоставляя себя великосветской черни. Слова «враг труда» — это несмываемое, постыдное клеймо. Пусть так несходен труд поэта и главный труд народа — возделывание родной земли, но духовную связь, духовное единство с простым пахарем поэт ощущал снова и снова. Он понимал, что оба служат своим трудом, своим деянием матери Родине, светлому ее будущему, для определения которого было припасено заветное, неявственное, но такое притягательное слово — «воля»…
Не только о труде-творчестве создавались строки лирических стихов, не только о тяжком труде-деянии или о ратном труде во славу России, но и о труде мысли, о постижении грядущего и настоящего, о труде раздумий над судьбами родины.
Традиция восславления труда и обличения праздности, кривомыслия, захребетничества шла на Руси искони, шла бок о бок с традицией призыва на подвиг во имя отчизны. Ведь с самого своего зарождения русская литература была глубоко патриотична — вспомним горестный возглас Игорева дружинника, от которого доселе сжимается сердце: «О земле Руська! Уже за шеломянем еси!» Вспомним плач по украсно украшенной земле Русской, богатство которой погибает в огне Батыева погрома. Вспомним и огромный пласт народного творчества — песни, связанные со всеми этапами, со всеми процессами крестьянского труда. Столетиями звучали они по просторам нашей родины, столетиями создавая и пестуя русский характер.
Колоссальные исторические столкновения начала XVII века, когда на карту было поставлено само существование России, привели к появлению новой, небывалой человеческой личности, вырвавшейся из рамок сословия, обретшей чувство самоценности и осознание своей судьбы. Необходимость определиться относительно самых разных политических сил, стремление принять активное участие в борьбе, ощущение небывалых перемен, творящихся на глазах и при непосредственном участии современников, привели к изменению сознания, к выходу его из жестких средневековых рамок.
И как раз в это время на Московии появляются первые стихотворцы. Впрочем, большинство из них — пришельцы с Запада: и Андрей Белобоцкий, и Симеон Полоцкий, и Феофан Прокопович — поляк, белорус, украинец. Иоганн Вернер Паус, писавший по-русски тонические стихи наперекор утверждавшейся силлабической системе, был выходцем из Германии. С эстетической точки зрения немногое они могут дать читателю (особенно если сопоставить их вирши с бытовавшей тогда народной поэзией, с народной песней). Большинство поэтов были в первую очередь не стихотворцами, а деятелями государственными и культурными (то есть религиозными, как это диктовалось условиями того времени). И в их творчестве, кроме произведений философско-мировоззренческого (то есть опять же религиозного), любовного («Или ты не знаешь, фортунища злая, Коль ми есть сладка та моя милая?») и бытового (всякого рода стихи «на случай») стихотворчества, значительное место занимает поэтическое восславление государства, в первую очередь символизируемого в образе монарха, в символах царской власти:
Пресветлый орле Российския страны, Честнокаменным венцем увенчанный, Орле преславный, высоко парящий, Славою орлы вся превосходящий…(Симеон Полоцкий, 1667)
Эта тема, тема величия Русского государства, красной нитью проходит через всю поэзию следующего столетия. По сути, это Главная тема в творчестве всех крупнейших поэтов XVIII века.
Для нас восприятие поэзии той поры представляет определенные трудности. Чтобы понять ее достоинства, нужны и вдумчивость, и знакомство с культурно-историческим контекстом, и аванс доброжелательности — условия, увы, редкие в наше торопливое время. Можно сопоставить вообще всю допушкинскую поэзию с немым кино, художественные достоинства которого нам известны в основном понаслышке. Но стоит вчитаться в строки той давней поры, и захватывает дух от количества неразвившихся ростков, от огромного спектра невоплотившихся возможностей.
Грандиозные петровские реформы, прививка самых различных западных обычаев, учреждений, моделей поведения — от административного устройства до покроя одежды — привели к отчуждению новой светской культуры от народных корней, к тому, что обострившееся классовое разделение явственно сказалось в искусстве и жизни. Онемеченный чиновник не меньше отличался от крестьянина XVIII века, чем ханский булгак от русского воина в XIV веке. Дорога русской истории XVIII века — это дорога единения ввозной премудрости и народного начала, слияния живых традиций национальной культуры и преобразуемой русской действительности. Удивительно, что с самого начала традиция народной песни все же звучит в стихах «подлых» жанров. Простота выражения чувств, гармоническая ясность делают «русские песни» Сумарокова, видимо, самой интересной сегодня частью его литературного наследия.
Если же говорить о «высокой» поэзии, то развитие ее шло в XVIII веке под влиянием заемной поэтики классицизма и «обмирщения» выразительных средств, созданных многовековой традицией православия. Становление литературы, укрепление начал реализма в поэзии можно представить себе так. Сначала видится только слепящее солнце-государь, испускающее нестерпимо яркое сияние. Но вот вокруг него становится видно небо с созвездиями — сподвижниками, а там и — земля. На земле — сначала лишь контуры, лишь обобщенные формы, но свет становится мягче, очертания четче, и вот мы уже видим не просто восславляемую Россию, «сияющу в свете», но огромную страну, обретающую реальный облик географический и исторический:
Воззри на горы превысоки, Воззри в поля свои широки, Где Волга, Днепр, где Обь течет; Богатство в оных потаенно Наукой будет откровенно, Что щедростью твоей цветет. . . . . . . . . . . . . Хотя всегдашними снегами Покрыта северна страна, Где мерзлыми Борей крылами Твои взвевает знамена: Но бог меж льдистыми горами Велик своими чудесами: Там Лена чистой быстриной, Как Нил, народы напояет И бреги наконец теряет, Сравнявшись морю шириной.(М. В. Ломоносов, 1747)
В поэзии Ломоносова и вообще в поэзии того времени есть при всем несходстве особые черты, общие с некоторыми явлениями советской поэзии первых десятилетий. Это — мажорный тон, ощущение исторического оптимизма — радости от того, что законы истории работают на благо любимой страны. Это и обращение к государству (и государю) как воплощению исторических судеб страны, и учительный (мы бы сказали сейчас — пропагандистский) тон, ощущение полета на блистательном гребне исторической волны, единства судьбы поэта и народа.