И был им сон…

Журавлев Игорь

Но, кроме государственной средней школы имени № 1 имени Владимира Ильича Ленина, которую Оля уже заканчивала, была еще и другая школа – школа жизни, уроками в которой служили собственные ошибки учащихся этой всеобщей школы человечества, из которых по умолчанию и предполагалось извлекать для себя такой необходимый в будущем жизненный опыт. Схема, в общем, классическая, давным-давно озвученная гением русской поэзии Александром Сергеевичем: «опыт – сын ошибок трудных». Или, как образно выразился другой гений из Америки: «Кошка, однажды усевшаяся на горячую плиту, больше никогда не сядет на горячую плиту. И на холодную тоже» 2 .

2

Кто-то

приписывает эту фразу Марку Твену, но точных сведений о том, что это именно он сказал, автор не нашел.

А случилось вот что. Случай, надо сказать, неординарный в ее жизни, в том смысле, что произошел сей казус, повлекший за собой цепочку неожиданных последствий, с нею впервые. Однажды Ольга с мамой, которую она сопровождала по ее просьбе-указанию, за какой-то надобностью (причина из Олиной головы вылетела напрочь) зашли к маминой знакомой в районную больницу, где та работала медсестрой, и в приемном покое встретили еще одну мамину знакомую, которая была с сыном, на вид – Олиным ровесником. Это только потом она узнала, что внешность оказалась обманчивой, и мальчишка на самом деле был младше ее на целых два класса и почти на два года. Но было уже, как пел тогда суперпопулярный Владимир Высоцкий, поздно.

Из разговора родителей выяснилось, что этот парнишка сейчас пришел с мамой для того, чтобы лечь в больницу, где ему будут делать операцию (аппендицит, кажется, или еще что-то – такие мелкие подробности в ее голове не задержались). Парнишка был симпатичный, слов нет. Здесь девичье сердце чуть дрогнуло в первый раз, как бы – пробный и потому не очень уверенный, сомневающийся. И хотя, как мы с вами знаем, паренек этот был младше Ольги, ее необычайно поразило выражение мужественного безразличия на его лице (второй, более уверенный, сердечный толчок). Будучи женщиной, хотя и в подростковом еще возрасте, Ольга тут же окончательно для себя решила, что он, наверняка, в душе очень боится. Да и кто вообще, скажите, не боится операций, если резать будут тебя самого, а не кого-то другого? Никакой лапароскопии в те времена не существовало, все было по-честному – скальпелем по пузу, и чем разрез больше, тем удобнее хирургу. А что шов огромный останется на всю жизнь, так никто в те далекие и почти уже забытые времена этому значения не придавал. Как и стальным коронкам на зубах.

Но мальчик, хоть и боялся, держался очень достойно, пусть даже лицо его весьма благородно побледнело. Ну, так тогда Оле показалось или, что вероятнее, она себе это просто придумала – для красоты (третий толчок сердечной мышцы на этот раз был заметно чувствительнее предыдущих). Она с детства была особой мечтательной и увлекающейся, с большой, можно даже смело сказать – необъятной фантазией. За что порой получала поучения от мамы в том смысле, что надо смотреть на жизнь трезво, вместо того, чтобы витать в придуманных мирах. Мама была, конечно, права по-своему – по-матерински. Но кто, скажите, в этом возрасте, слушает мудрые советы родителей? В этом возрасте, именуемом переходным, поучения родителей кажутся такими далекими от современной жизни, в которой родители, будучи уже людьми явно престарелыми и отсталыми, конечно, уже ровно ничего не понимают. Ведь в их молодости все было иначе! Как именно было иначе – никто из молодых этим вопросом не задавался, но иначе было точно.

Это заблуждение с неизбежностью пандемии безумия поражает каждое поколение молодежи, без единого исключения, и проходит, к сожалению, часто лишь тогда, когда что-то изменить уже сложно. А чаще всего – вообще невозможно. Отсюда и народная пословица: если бы молодость знала, если бы старость могла. Народ в своих пословицах всегда очень мудрый и рассудительный, в реальной жизни умеет эти пословицы лишь изрекать с умным видом, но никто практически ими не руководствуется. Сначала потому, что смысл их еще не доходит, потом – потому что слишком поздно дошел.

Парень, между тем, казалось, ее даже не замечал (как потом выяснилось, он вообще не помнил этой встречи, что она ему, в конце концов,

на первый раз простила), весь обращенный внутрь себя, видимо, готовясь к предстоящим нелегким испытаниям. И вот тут-то все и случилось!

Четвертый сердечный толчок был просто оглушительным, так что Оля словно бы оторвалась от земли и поплыла куда-то во внезапной тишине, не видя никого и ничего вокруг, кроме его мужественного бледного лица. Между нами, были там еще какие-то звезды и даже как бы Млечный путь, отраженный почему-то в водах океана, а не просто какого-то там моря. Но это уже мы окончательно отнесем к девичьей разыгравшейся фантазии. Потому что ей вдруг стало его так жалко, так жалко, что даже слеза навернулась на глаза: ведь он был так красив и несчастен в этой своей мужественной борьбе с собственным страхом, в которой он явно побеждал!

Откровенно говоря, если бы в тот момент кто-нибудь описал Егору его собственные переживания и ощущения в таких выражениях, он бы, мягко выражаясь, очень сильно удивился. С его точки зрения, он просто тупо стоял и ждал, думая о том, что под общим наркозом, как обещал врач, он даже ничего не почувствует. Но мысли мужчин, даже подростков, порой настолько просты и примитивны с женской точки зрения, что не стоит их вообще принимать во внимание. Главное здесь не то, что там на самом деле чувствовал он, а что за него придумала она. Это и было верным и правильным, вам любая женщина подтвердит.

Ольге вдруг захотелось сказать ему что-то ободряющее или даже (о, Боже!) обнять его и нежно погладить по волосам, успокаивая и утешая, но, конечно, ничего подобного она делать не стала. Хотя привычное к подобным заскокам воображение девушки уже несло ее галопом (нет, лучше – аллюром, так красивее) в страну девичьей мечты, подгоняемое пубертатной плетью молодого организма. Говоря проще: в своих мыслях она его обняла, погладила и утешила, получив за это его робкий поцелуй и полный восхищения взгляд.

В глупой реальности же, их мамы, наговорившись и обменявшись всеми новостями, наконец, разошлись, и Ольга, взглянув последним туманным и уже наполовину влюбленным взором на героического подростка, которого, как она выяснила из разговора, звали Егором, ушла, увлекаемая родительницей, словно что-то учуявшей и с подозрением на дочь посмотревшей. И ночью был Ольге сон.

***

Это был очень красивый, пожалуй даже, самый красивый из всех снов, которые она до этого когда-либо видела. Что странно, этот сон был вовсе не похож на сон. Будто бы она просто перенеслась в какое-то место в совсем другой реальности, в которой все это было правдой и происходило на самом деле. В этом сне (или не сне?) они вдвоем с Егором шли по тополиной аллее, пронизанной насквозь солнечными лучами, взявшись за руки, а вокруг не было ни души. Егор что-то весело рассказывал, а она хохотала, не сводя с него влюбленных глаз. В этом сне он был ее долгожданным принцем, о котором она когда-то в детстве мечтала, как и все девчонки. И пусть белого коня поблизости не наблюдалось, во сне она точно знала, что он у него есть. Да и разве в коне дело? Ведь она давно не ребенок и в сказки не верит. Ну, или почти не верит.

А потом он ее очень красиво целовал, почему-то уже увлекая в головокружительном вальсе под музыку невидимого симфонического оркестра посреди огромного, украшенного яркими цветами и разноцветными лентами зала. А вокруг них, словно летний теплый снег, летал и кружился в вихре музыки тополиный пух, и голова ее так же кружилась от счастья вместе с этим летним снегом!

***

Проснулась Оля наутро полностью и окончательно влюбленной – так, как это бывает только в ранней юности, в пору первой любви, которая одна только и есть любовь настоящая, истинная, единственная, безрассудная, сумасшедшая – такая, о которой слагают стихи, пишут книги, поют песни, снимают кино. И пусть мы, взрослые, знаем, что потом тоже случаются другие разные любови, но знаем мы также и то, что они никогда не могут сравниться с любовью первой, хотя бы просто потому, что они не первые и не имеют уже ни новизны, ни остроты чувств.