И деревья, как всадники…
Шрифт:
– Видишь, какой ты, - возразила Настя, - сначала бьешь, а потом спрашиваешь.
– До чего ты нахальная баба, - сказал Гаврила, - сколько раз давал зарок развестись с тобой, да все тянул, думал, совесть в тебе проснется. Пустые, видно, надежды. Проучить бы тебя как следует, пересчитать ребра, тогда, может, перестанешь с каждым встречным путаться, мужа срамить.
Ребер Гаврила подсознательно не жалел: они не на виду и жизненных функций вроде не исполняют - не печень, не почки, обходятся люди без ребер,
– И чего тебе только не хватает?
– продолжал Гаврила, не отдавая себе отчета, что с грозного крика переходит на жалостные причитания, чего Насте только и нужно.
– Все есть в доме. Ни у кого в округе, хотя бы у тех же интеллигентов Лутохиных, нет такого богатства. И не распихано по сундукам, как в деревне, а ласкает глаз. Канделябр в комиссионке за бесценок взял, восстановил собственноручно, теперь за него, не поверишь, семьсот целковых готовы отвесить…
Настя между тем суетливо думала, как и па сей раз выкрутиться. Зная своего муженька, она не обольщалась: если и не изуродует телесно, так попреками изведет. Был у нее опыт, и не единожды.
– Прикройся, - вдруг перебил сам себя Гаврила.
Настя не шевельнулась: уж ей-то был известен кратчайший путь к примирению. Мысль эта, однако, вернула ее к предшествовавшим переживаниям, и были они настолько сладостны, что пухлые губы сдвинулись в улыбке, а черные продолговатые глаза, за которые ее в детстве прозвали «татарочкой», заискрились.
На Гаврилу это подействовало, как красная тряпица на быка.
– Ах ты!..
– выругался он.
– Потешаешься?! Ну-ка, говори, с кем блудила, не то убью на месте!
Настя перепугалась всерьез.
Гаврила добавил торжественно и спокойно:
– И наш народный суд меня оправдает.
Мысль о том, что смерть ее останется безнаказанной, окончательно ввергла Настю в отчаяние. Она начала всхлипывать, пытаясь выиграть время.
– Скажешь?
– Гаврила, возбуждаясь, схватил ее за шею, чуть придавил своими толстенными пальцами.
И в эти мгновения, когда Настя уже готовилась принять полную кару за грехи свои, мелькнуло перед ней смуглое мужское лицо с усиками, выпуклый лоб, горбатый нос, аккуратно уложенные напомаженные черные волосы…
– Марсианин!
– выкрикнула она из последних сил.
Гаврила выпустил женину шею.
– Врешь!
– сказал он, потрясенный ее признанием.
– Марсианин, - повторила Настя, ликуя.
– Клянусь всеми святыми.
Гаврила присвистнул и чуть отодвинулся от жены. Появившееся в ней новое качество требовало особого отношения. Какого - он пока не ведал. И вообще не представлял Гаврила, как ему следует вести себя дальше: негодовать или радоваться, ревновать или гордиться.
– Как же он с тобой развлекался?
– спросил Гаврила после некоторого раздумья.
Настя недоуменно развела руками.
–
– По-марсиански, - мигом сообразила Настя.
Гаврила хотел было полюбопытствовать дальше, но очередной вопрос был перебит внезапно мелькнувшей у него догадкой. Схватив жену за плечи и пристально глядя ей в глаза, он спросил:
– На марсианце твоем чулок был?
– Был, - ответила Настя, пытаясь сообразить, как марсиане носят чулки и почему Гаврила употребил единственное число.
– Угрожал бластером?
– Угрожал.
– Он, - сказал Гаврила, - тог самый, что бар ограбил. Ай-яй-яй, как быстро работает, злодей. Свалилась беда нам на голову.
– Какой бар?
– спросила Настя, и Гаврила начал рассказывать ей о приключившемся. Делал он это не без гордости, ибо действительно, шутка ли, стать очевидцем и жертвой ограбления по-марсиански. Увлекшись, он, сам того не замечая, начал поглаживать жену по крутому бедру. Жест этот был принят как сигнал прощения и вызвал некоторые ответные действия с ее • стороны.
Когда же к Гавриле вернулась способность размышлять, он вдруг понял, что злость и досада на жену его покинули, уступив место состраданию. «Бедняжка, ей пришлось подвергнуться грубому насилию, и никто не мог прийти на помощь!» Гавриле стало совестно, что он опять провел вечер на стороне. Он мысленно дал зарок отныне не покидать своего очага, или нет, покидать его только в крайних случаях, когда зовут на большой калым.
– Слушай, Настя, я вот что подумал, а вдруг марсианец тебя обрюхатил?
– Ой, нет, нет!
– испугалась она.
– Да ты не бойся, - возразил Гаврила.
– Я ведь тебя не укоряю. Сам видел, какие они насильники. Напротив, хотел, чтобы ты знала - ежели родишь, я усыновлю. Я так рассуждаю: раз марсианец пришел к тебе в человеческом облике, значит, и дитя от него ничем не должно быть хуже человеческого. А у нас с то-бой, сколько лет живем, нет детишек, некому достояние передать.
Настя даже всхлипнула от такого благородства и не без сожаления сказала:
– Спугнул ты его, Гаврюша, не будет тебе наследника.
Это очень огорчило Гаврилу. Почувствовав потребность глотнуть из припасенной бутыли, он выбрался из постели и собрался было отправиться на кухню. Но споткнулся обо что-то и растянулся на полу, изрядно ушибив локоть. Чертыхаясь, подбадриваемый Настиными сочувственными охами, Гаврила поднялся и включил свет, чтобы рассмотреть досадивший ему предмет. Это оказался обыкновенный мужской ботинок. Достаточно было одного взгляда, чтобы определить фирму, которая его произвела. Такой элегантный каблучище, такая радужная многоцветная окраска, такой солидный вес могли быть только у модельной продукции Заборьевского обувного завода.