И исходит дьявол
Шрифт:
Танифь полежала несколько мгновений, чтобы отдышаться, и дальше двинулась ползком, покуда прорытый сток не вывел на открытую равнину. Стараясь не высовываться, она огляделась. Ее преследователи все еще возились с автомобилем. Девушка решила этим воспользоваться и снова побежала, надеясь окончательно оторваться от них под покровом темноты.
Пробежав около мили, Танифь без сил опустилась на землю. Легкие разрывались, а сердце колотилось, как у зайца. Погони видно не было. И деревушка, и полицейские остались сзади за холмом. Итак, она вроде бы от них избавилась. Теперь надо было сообразить, что делать дальше.
Насколько она могла припомнить карту, Чилбери и тот дом, где сатанисты устраивали этой ночью Большой Шабаш, находились отсюда никак не ближе, чем в милях десяти-двенадцати. Ясно, что пешком идти бесполезно, даже если она точно выберет направление. Голосовать на дороге, а сначала на нее нужно выйти, тоже рискованно. Ее ищут, а значит — все машины останавливаются дорожной полицией. Несмотря на доставившую приятное возбуждение попытку угона автомобиля и головокружительную ночную погоню, Танифь к своему немалому удивлению вдруг поняла, что цель, ради которой все это делалось, уже не казалась такой привлекательной и манящей. Желание участвовать в Шабаше значительно ослабло.
На Рекса она больше не сердилась. В конце концов она его обманула, и он отплатил тем же — выдал ее полиции. Танифь призналась себе, что молодой американец внушает ей доверие, что он и впрямь сильно озабочен ее стремлением вернуться к Мокате. Она невольно улыбнулась в темноте, вспомнив огорченное и растерянное выражение на лице у Рекса, когда он во время обеда на реке пытался отговорить ее от того, что до сих пор казалось лишь логическим завершением процесса приобретения сверхъестественной власти над людьми.
Впервые за многие месяцы Танифь подумала, что влияние находящейся постоянно рядом мадам Д'Юрфэ лишало ее какой-либо возможности нормально мыслить и действовать, что разум ее оказался доведенным до состояния маниакальной одержимости и что Рекс, возможно, в чем-то даже и прав. Перед глазами опять всплыли те странные личности, которые следовали по той же тропе, что и она, а большинство из них немало в этом деле преуспели, и в чьем обществе она неизменно находилась в последнее время. Человек с заячьей губой, однорукий евразиец, альбинос, индус. Ни об одном из них не скажешь, что он нормален. Внешне все ведут обычную жизнь сорящих деньгами богачей, но внутренне — всегда в каком-то другом, зловещем мире. Они тешат себя и друг друга тем, что, обладая необычной, приобретенной ими тайной властью, намного превосходят всех остальных мужчин и женщин. И они крайне эгоистичны и безжалостны.
После дня, проведенного рядом с веселым и жизнерадостным Рексом на фоне пробуждающейся зеленой природы, после замечательного пикника под пригретыми солнцем ивами Танифь смотрела на своих духовных поводырей уже по-другому. Она с отвращением осознала, какую бессмысленную и жестокую жизнь чуть было не выбрала, увлекшись получением возможности командовать другими, стремясь забыть о предстоящей близкой кончине.
Она встала, отряхнула помятое зеленое платье и принялась приводить себя в порядок. Сумочка, к сожалению, оказалась забытой в машине, и это оставляло ее не только в самом прямом смысле без гроша в кармане, но и без гребенки в волосах. Танифь подумала и решила, что еще немного и полиция успокоится. Рекс им скорее всего позвонит, чтобы прекращали поиски, потому что главного он добился — на место сбора ей не успеть. Она еще раз осмотрелась вокруг и быстрым шагом пошла в противоположную от Истертона сторону, туда, где проходила автострада Сэйлсбери — Дивайзес. Ночь она как-нибудь перекантуется, а утром попробует поймать попутную машину.
Но не успела Танифь пройти и двухсот ярдов, как уперлась в высоченный забор, обнесенный колючей проволокой. Опять эти военные! Она повернула и пошла вдоль забора, который еще через двести ярдов закончился, уступив место другому, не такому высокому. За этим вторым виднелась крутая насыпь железнодорожного полотна. Танифь остановилась, не зная, что предпринять. Возвращаться в Истертой не хотелось. Вдруг откуда-то сзади подошла сгорбленная человеческая фигура и встала рядом. Сначала Танифь испугалась, но, приглядевшись поближе, успокоилась. Это была всего-навсего скрюченная старуха.
— Ты, наверно, заблудилась, бедняжка? — проскрипела она. Девушка утвердительно кивнула и спросила:
— А вы мне не подскажете, как выйти на шоссе в сторону Дивайзеса?
— Идем со мной, милая. Мне как раз туда же, — сказала старуха.
В ее грубом голосе Танифь почудилось что-то странно знакомое.
— Спасибо вам, — поблагодарила она неожиданную попутчицу и пошла с ней по идущей вдоль полотна на запад узенькой тропке, мучительно припоминая, где и когда она уже слышала этот хриплый голос.
Дай опереться на тебя, родная. Этот путь слишком труден для моих больных натруженных ног, — снова проскрипела старуха, и Танифь с готовностью протянула ей руку. И когда древние морщинистые пальцы цепко ухватили ее за локоть, на девушку внезапно нахлынули давно забытые воспоминания.
Это было много лет назад. Танифь тогда была совсем маленькой, и они жили с матерью в подножиях Карпат. К ним часто приходила одна старая цыганка, и девочка с ней подружилась. Та появлялась обычно во время местных ярмарок и святых праздников и, как правило, не одна, а с группой соплеменников. Именно благодаря престарелой бродячей гадалке Танифь впервые почувствовала у себя дар предвидения и общения с неведомым. Сколько же раз она с трудом спускалась по скалистым уступам, начинавшимся прямо у их замка, и бежала к расположенным за деревней кибиткам, чтобы с открытым ртом снова и снова слушать старую Мизку, которая знала столько всего удивительного и могла запросто заглянуть как в прошлое, так и в будущее, поставив перед собой стакан с водой или разложив засаленные, потертые карты с причудливыми рисунками.
Стоило Танифь закрыть глаза, и потрепанные, полустершиеся карточные изображения сразу же возникали в ее мозгу как живые. Карт в колоде было двадцать две, и они обозначали все Великие Таинства. Говорили даже, что они представляли собой точные копии из Книги Тота, в которой содержалась вся мудрость, дарованная некогда человечеству этим древнеегипетским божеством с головой ибиса. На протяжении тысяч лет эти карты берегли как зеницу ока, колоды размножались и кочевали по свету из одного его края в другой. Их тщательно оберегают и теперь, будь это в современном Париже или в курильнях Шанхая, там, где люди тайно собираются для того, чтобы освоить язык волшебства и с его помощью проникнуть в секреты грядущего.
Пока она шла, глубоко окунувшись в воспоминания детства и почти не замечая свою спутницу, все двадцать две карты проплыли в ее памяти стройным и правильным рядом. Жонглер — со своим столиком — обозначал душевную прямоту; Верховная Жрица, похожая на женщину, одетую Папой Римским, — символизировала мудрость; Императрица — ночь и тьму; Император — защиту и поддержку; фигурка самого Римского Папы соответствовала примирению и объединению; Двое Возлюбленных обозначали брак; Колесница — триумф и деспотизм; Правосудие, изображенное с крыльями за спиной и держащее в руках весы и меч, — законность; Отшельник с фонарем служил указателем в сторону Добра; Колесо Фортуны с нарисованными на нем кошкой и демоном говорило об успехе и богатстве; Сила — женщина, разрывающая пасть льву, — давала власть и независимость; Повешенный — человек, вздернутый на перекладину за правую щиколотку и болтающийся вниз головой, но тем не менее не выпускающий из рук мешки с деньгами, — предупреждал, что надо быть осторожным; Смерть — с косой — обозначала гибель и разрушение; Сдержанность — женщина, переливающая жидкость из одной вазы в другую, — символизировала умеренность; Дьявол — с крыльями летучей мыши, козлиным лицом и головой, начинающейся прямо из живота, — физическую мощь и слепоту; Башня с Молнией, ударившей в нее, и с падающими оттуда людьми — нужду, бедность и лишение свободы; Звезда — бескорыстие; Луна — речь и умопомешательство; Солнце — свет и знания; Суд и Наказание — олицетворяли волю; Наш Мир — обнаженная женщина с нарисованными внизу козлом и бараном — путешествия и обладание; и, наконец, последняя, но не менее важная — карта, не имеющая никакого порядкового номера, — Дурак — предсказывала слабоумие, экстаз и сумасбродство.