И на щите Давидовом начертано «Моссад»
Шрифт:
Эмигрантов из России в Израиле всегда было много, хотя далеко не все испытывали теплые чувства и к стране, прославившейся навсегда еврейскими погромами, и к пришедшему в ней к власти большевистскому руководству. Даже вполне левые политики Израиля были социалистами, но не коммунистами и вовсе не стремились к торжеству принципа «диктатуры партийных функционеров», которая является действительным содержанием известного тезиса диктатуры пролетариата. Не случайно известный и удачливый до поры (до той поры, пока не попал под очередную «чистку» и не был расстрелян) агент ОГПУ Яков Серебрянский, фактический организатор нескольких компартий в странах Азии, после двух лет (1923–1925) работы в Палестине вернулся восвояси, не создав там форпост коммунизма. Контакты продолжались и в последующие годы, многие члены «Хаганы» проходили военную и политическую подготовку в СССР, однако «рукой Коминтерна» ни Палестина, ни «Хагана» не стали. В предвоенные и особенно военные годы сотни молодых евреев, многие из которых были членами Компартии Западной Украины, проходили начальную военную подготовку и направлялись в Палестину. Были среди них, естественно, прямые «коминтерновские агенты», были профессиональные разведчики, хотя в большинстве это были сторонники того или иного течения сионизма. Часть их вливалась в «Хагану», боевые отряды Пальмах, часть — в военизированные группировки, прежде всего в Иргун. Еще более «коминтерновская» леворадикальная направленность проявлялась в деятельности группировки ЛЕХИ, которая в 1937 году выделилась из Иргун. Они осуществляли
Шпионаж Израиля против Советского Союза тоже нес отпечаток какой-то формальности; во многих случаях можно было заранее рассчитать, чем будет заниматься тот или иной посланник. — Так же просчитывались и ответные действия КГБ — и от случая к случаю все повторялось снова. Вот, например, едет в Россию, в Москву, в качестве второго секретаря посольства Арьех(Лова) Элиав, опытный нелегальный эмиссар «Алии-Бет». В дополнение к своим обязанностям консульского работника, Элиав распространяет карманные еврейские календари и миниатюрные словари иврита, «незаметно» рассовывая их в карманы молящихся в синагоге. КГБ, естественно, знает, чем занимался в неслужебное время Элиав и решает «совратить». Однажды, когда Лова отправился в Ленинград, на перроне появилась необычайно красивая молодая женщина. В тот же вечер он увидел эту красавицу в ленинградской гостинице. Элиав пригласил прекрасную незнакомку танцевать. Жаркое танго легко перешло в такие же поцелуи, и скоро Лова почувствовал, что КГБ вот-вот получит необходимый компромат. Он вырвался из объятий прелестницы, закрылся в своем номере и не выходил до утра, предвидя — вполне возможно, что справедливо, — грядущий шантаж, угрозы и вербовку. Как все контрразведки мира, КГБ практиковало съемку «утех» скрытой камерой. Некоторым «фотогероям» это импонировало; например, по ходячему апокрифу Лубянки, Сукарно просмотрел снимки своих забав и попросил отпечатать дюжину одних планов и полдюжины других — похвастать перед приятелями. Были, естественно, и персонажи с более пуританскими взглядами. «КГБ наблюдало за нами круглосуточно, даже в наших собственных квартирах, — вспоминает Элиав. — Открытое наблюдение, скрытое наблюдение, электронная слежка, оптическая слежка. Мы были постоянно в поле зрения КГБ. В довершение к этому почти все сотрудники нашего аппарата становились объектами более решительных действий: инсценированные «скандалы», которые затевали «возмущенные граждане», угрозы ареста и т. п.
Да, контрразведывательные службы обеих стран взаимно считали всех въезжающих заведомыми шпионами и организовывали наблюдение. По возможности принимались даже превентивные меры: так, когда в соответствии с обычной процедурой в марте 1958 года израильские власти информировали советское посольство в Тель-Авиве о своем намерении направить в Москву в качестве второго секретаря посольства подполковника Моше Гатта и запросили на него визу, то советский дипломат-разведчик попросил одного из своих израильских источников собрать сведения на Гатта. Стоит ли удивляться, что этот израильтянин оказался двойным агентом и немедленно сообщил об этой просьбе работнику «Шин Бета», у которого он находился на связи. Но серьезных дел было совсем немного; об истории с профессором Беером уже рассказывалось (и рассказывалось, что факт работы на КГБ так и не был доказан и вряд ли когда будет); говорилось также о некоторых версиях в связи с «атомным скандалом». Еще две серьезные истории будут приведены ниже, но относятся они уже к другим временам: к обстановке резкого усиления напряженности в отношениях в период от израильской Шестидневной войны до советской перестройки.
Маркус Клингберг сумел глубоко проникнуть в военную инфраструктуру. Он прибыл в Израиль в 1948 году из Восточной Европы в возрасте 20 лет. Талантливый и неординарный биохимик, он вскоре стал признанным специалистом и в конце 1960-х годов был назначен заместителем директора сверхсекретного Биологического института. [19]
Выглядел Маркус всегда болезненным и часто ездил в Швейцарию «для лечения», хотя, по скупым отзывам бывших коллег, был очень хорошим администратором
19
Институт размещается в городке Нес-Сиона, в 10 милях к югу от Тель-Авива.
Другой из кремлевских агентов, Шабтай Калманович выехал из Советского Союза в 1971 году в возрасте 23 лет. По опубликованным данным следствия, КГБ ориентировал его на создание прочных экономических позиций и на установление контактов с политическими и военными лидерами Израиля.
Если все-таки считать Эзру Беера советским агентом, то размах деятельности Калмановича столь же серьезен. На деньги КГБ он создал настоящую финансовую империю, его интересы простирались от Монте-Карло до Африки. Скоро он нашел влиятельных друзей из военных и правительственных кругов — например, бригадного генерала Дов То-мари, или депутата кнессета Самуеля Флатто-Шарона, который стал израильским политиком, сбежав от уголовного преследования во Франции. Это обеспечило Калмановичу очень полезный пропуск в кнессет. Калмановичу много удавалось организовать и уладить, причем даже в зоне «серой» политики — так, он помог Флатто-Шарону и конгрессмену Бену Гилману организовать обмен американца, арестованного в ГДР, на израильтянина, арестованного в Мозамбике и русского, задержанного в Пенсильвании. Многие из его соседей по пригороду Тель-Авива, где у него была загородная вилла, занимали довольно высокое положение в разведсообществе. Калманович даже хвастался, что для него открыта дверь дома Голды Меир.
Помимо бизнеса и светской жизни, Шабтай участвовал в партийной деятельности. Некоторое время Калманович работал в восточноевропейском отделе лейбористской партии. В его задачу входило обеспечение так называемой «благодарности» Израилю со стороны новых иммигрантов из Советского Союза путем поддержки лейбористской партии. До 1977 года, пока лейбористы были у власти, Калманович всегда оказывался в нужный момент в нужном месте. Впрочем, в период правления блока «Ликуд» Бегина, Шабтай тоже постоянно находился в прекрасных отношениях с представителями основных центров власти в Израиле, был вхож едва ли не во все кабинеты и, как выяснилось, мог получить достаточно полную и серьезную информацию. Так продолжалось много лет, пока наконец «Шин Бет» не зафиксировала, как 1987 году в Европе он передавал секретную информацию одному из установленных коммунистических агентов. 15 декабря 1988 г. после закрытого процесса в Тель-Авиве Калмановича приговорили к девяти годам тюрьмы…
Отмеченная двусмысленность легко объяснима: и в ранний период «особых» отношений, и в период фактического тяготения к противоположным политическим и военным группировкам, непосредственного столкновения интересов не было. Главным врагом руководство СССР считало США и блок НАТО, слабо и неловко реагируя на «опасность» с других сторон; о том, что в Москве полвека с маниакальным упорством поддерживали «антиимпериалистические» режимы во всем мире, в том числе и на Ближнем Востоке, говорилось достаточно. Израиль оказывался или партнером «врагов», или раздражающим примером «другой модели» социализма, или помехой в реализации каких-нибудь глобальных планов или, еще глубже, объектом политического торга с арабами и побудительной причиной для массированных закупок советского оружия (за которое, кстати, арабы до сих пор не рассчитались сполна) — но прямым объектом враждебности и соответственных действий не являлся.
В стратегическом плане, Советам нечего особо было разведывать для себя в Израиле — разве что для передачи «друзьям-арабам». Маленькая неблизкая страна никогда не угрожала и не может ничем угрожать ни СССР, ни его преемнице России, — и не располагала до последнего времени, когда уже и КГБ-то не стало, собственными достижениями в научно-технической сфере, которыми можно всерьез заинтересоваться. Что же касается «утечки мозгов», то она стала действительно серьезной проблемой и была осознана как таковая значительно позже, когда с либерализацией и крушением советского режима утечка стала массовой (причем «вклад» в нее Израиля не столь велик — «мозги», ученые и специалисты, сейчас главным образом «отсасываются» непосредственно на Запад).
Конечно, в КГБ внимательно изучали списки потенциальных эмигрантов в поисках кандидатов на роль шпионов. Некоторых вербовали сразу и приказывали тотчас же по прибытии в Израиль выходить на связь с советской разведкой. Другим позволяли обжиться, и лишь через несколько лет с ними могли вступить в контакт их советские хозяева. Для работы в этом направлении КГБ даже создал специальный департамент, который занимался вербовкой агентов, их подготовкой и практическим использованием. Однако даже в КГБ отмечали, что, оказавшись в Израиле, многие агенты отказывались работать на СССР и вообще прекращали связь, и таких, как Шабтай Калманович, на самом деле совсем немного.
Конечно, в КГБ (а теперь в ФСБ) иначе и не скажут…
Для государственных интересов Израиля в СССР было много жизненно важного, но ничего угрожающего — угроза начиналась, когда советское вооружение, техника и советники оказывались в распоряжении враждебных государств. В научно-технической сфере, конечно, заинтересованность Израиля в советских достижениях очевидна и предпринимались агентурные усилия по выходу на некоторые разработки. Это происходит и в новейшие времена: например, в 1995 году был взят с поличным на получении секретной научно-технической информации московский резидент Ре-увен Динель. Но главный канал научно-технической информации — интеллектуальная разведка, в которой Израиль лидер. Есть и специализированные учреждения, например институт в Реховоте, есть и другие службы, специализирующиеся на получении необходимой информации из легальных и косвенных источников; в стране, где четверть населения владеет русским языком и среди «русских» высок квалификационный уровень, можно было достичь и было достигнуто многое, не прибегая к «традиционному» шпионажу. Вообще, практика действий в СССР характеризовалась некой деликатностью: резиденты избегали сотрудничества с теми, кто набивался в шпионы — небезосновательно предполагалось, что это «подставки» КГБ; они практически никогда не вели прямой вербовки агентов, речь шла не о работе на «Моссад», а о деятельности на пользу Израиля; они избегали прямых расспросов по темам, которые интересовали разведсообще-ство — что, естественно, не исключало получение информации как ответов на косвенные и наводящие расспросы; они всегда вели сионистскую пропаганду, но практически никогда не давали конспиративных заданий, из-за которых могли быть обвиненными в шпионаже. Все услуги по сотрудничеству впрямую не оплачивались, хотя «полуагентам» гарантировалась и обеспечивалась помощь в эмиграции и, естественно, натурализации в Израиле.