И настанет день третий
Шрифт:
– А с чего ты мне все так растолковываешь? Ведь это тайна, поди.
Ответом старухи стал пронизывающий взгляд.
– Э… да ты боишься меня что ли?
– Если бы боялся, то и не спросил бы. – Я делано хмыкнул, хотя если честно признаться, то в душе все же погуливал некий легкий холодок.
– Боишься-боишься, – собеседница гаденько захихикала как будто от старых, приятных, но давно забытых ощущений. – Да ты не бойся. Разговор я с тобой завела только лишь потому, что истосковалась по живому слову. Ну, скажи на милость, с кем тут поговорить? С этими что ли? – Она указала на бредущих рядом людей. – Так они
Когда огромная, словно теннисный корт, жаровня покачнулась, я понял, что дело плохо. На раскаленной сковородке прокаливалось как минимум три тонны породы, и если вся эта дышащая огнем лавина рухнет вниз… Так и вышло. Выскользнув из грубых каменных держателей, жаровня с неимоверным грохотом упала набок.
– Прыгай!
Я поддал Дионее под зад, а сам кинулся к старухе. Двумя сцепившимися пауками мы покатились по неровному, испещренному колдобинами полу. То место, где мы только что стояли, накрыла огненная волна. Вокруг в панике кричали люди, слышались стоны раненных, проклятья сгорающих заживо. Кто-то бежал прочь, кто-то тушил вспыхнувшую одежду, кто-то в истерике рвал на себе волосы. В клубах желтого дыма все обитатели четвертого круга сами казались демонами, безумными и жестокими.
Не оттащи я старуху в одну из неглубоких ниш, ее, а возможно и меня самого насмерть перепуганная толпа просто бы растоптала. Львица то и дело становилась на нашу защиту, грозным рыком разгоняя напирающий людской поток.
– Сейчас все закончится, – совсем неожиданно я услышал голос ведьмы. – Они не любят беспорядка и прекращения работы.
Кто такие «они» можно было не переспрашивать. Горбуны в черных кожаных туниках начали появляться из самых темных углов и расщелин. Казалось, что недра извергают пузырящиеся всплески черной нефти. И этих зловещего вида клякс становилось все больше и больше. Щелкая длинными кнутами, горбуны сгоняли обезумевших от страха грешников назад, к опрокинутой жаровне.
– Быстрее отсюда! – вскричала ведьма. Она всадила мне в руку когти и, цепляясь как за подпорку, резво встала на ноги. – Если и нас загонят, будет худо.
Я не стал спорить. Вид дымящегося железного противня не сулил ничего хорошего. И я оказался прав. Мы едва успели проскочить мимо шеренги рассвирепевших горбунов, как их цепь замкнулась. Попавших в окружение людей стали стегать кнутами, принуждая поднять огромную сковороду. Металл еще не остыл. Сотни рук, взявшихся за него, были обожжены, сотни глоток исторгли крики, сотни белесых дымков расползлись по угрюмому подземелью, распространяя смрад горелого мяса.
Жаровню предстояло поднять на пятиметровую высоту, и у людей не было другого способа, как взбираться друг другу на плечи. Огромный муравейник рос, вздымая над собой зловещую черную чашу. Во всем этом зрелище было что-то завораживающее, магическое, и в тоже время чудовищное. Я смотрел на тысячи людей и не видел ни единого. Передо мной кипела одна серая масса, подвластная кнуту и страху.
– Идемте. – На полу валялось множество оброненных свинцовых слитков. Старуха подобрала два из них и, мотнув головой, указала направление. – Они поставят жаровню и начнут собирать Красного льва. Собирать голыми руками.
От одной только мысли, что чья-то рука прикоснется к тускло светящимся раскаленным камням, меня передернуло. Ладони сами собой запекли, и я едва удержался, чтобы не подуть на них.
Мы удалялись все дальше и дальше, вопли и стенания становились все тише. Их заглушал рев огромных горелок и шипение зловещего вида растворов, кипевших в огромных стеклянных ретортах. Здесь тоже работали люди. Закопченные как сами реторты, понурые и смертельно усталые.
– Спасибо, благородный господин, что спас мои старые кости от огня, – оправившись от потрясения, старуха вновь заговорила.
– Пустое, – я устало отмахнулся. – И часто здесь такое?
– Частенько. Ад на то и ад, чтобы истязать грешные души. А для этого все способы хороши. – Старуха замолчала как бы борясь с неловкостью, но затем все же решилась, и промямлила не поднимая глаз. – Мне нечем отблагодарить тебя.
– Забудь. Ты мне ничего не должна.
Несколько секунд ведьма беззубой десной кусала губу. Затем приблизилась ко мне, почти прижалась, и прошептала:
– Я знаю одну тайну.
Я ничего не ответил, только пожал плечами. Толку мне от тайн старой ведьмы. Вся ее магия сводилась к простецкому житейскому шарлатанству: снадобья, яды, сушеные летучие мыши, крысиные хвосты, подковы дохлых лошадей, кому нагадать гору счастья, а кого и проклясть до десятого колена, покружить вокруг костра, подуть на кипящую воду…
– Я знаю страшную тайну, – старуха повторила фразу, добавив в свой голос таинственности.
– Какую? – чтобы не обижать спутницу, пришлось сделать заинтригованный вид.
Ведьма вторично огляделась по сторонам и прошептала мне в самое ухо:
– Из ада можно выбраться.
– Что?! – я вскрикнул от удивления.
– Тише ты, – зашипела на меня ведьма. – Если демоны услышат, то меня сотрут в порошок, чтобы уже никогда не смогла произнести ни слова.
– Ты знаешь, как это сделать? – в чудо не верилось, но чем черт ни шутит, ведьма все-таки.
– Не знаю, – старуха горько вздохнула.
– Погоди, но ведь ты только что сказала, что знаешь!
– Я сказала, что можно, но не сказала, что знаю как.
– Что-то не улавливаю разницу. Может, отупел?
– Точно отупел, – возмутилась оскорбленная колдунья. – Вдумайся, о чем я тебе толкую. Слыхал ты когда-нибудь, что можно вернуться с того света? Нет? А я тебе говорю, что можно. Если, конечно, твоей душе есть куда возвращаться.
– Как это «есть куда возвращаться»?
– Что есть человек? Две части, две составляющие – душа и бренная телесная оболочка. На земле одно без другого существовать не может. – Ведьма посмотрела в мои осоловелые глаза и пояснила. – Если тело твое разрушено, душе уже некуда вернуться.
Помолчав несколько секунд, я произнес медленным механическим голосом:
– Ты хочешь сказать, что побег отсюда возможен лишь до тех самых пор, пока там, наверху, тело беглеца еще не вспухло и не завонялось?
– Больше всех везет тем, кто зимой свалился в сугроб, да так в нем и провалялся до самой оттепели. У такого счастливчика есть несколько месяцев, чтобы вернуться. А вот кто преставился летом, в самую жару… – старуха страдальчески закатила глаза, – тот начнет пованивать уже на следующий день. А в тухляка душа ну никак не вернется.