И нет этому конца
Шрифт:
Но он или не замечает этого, или, что более вероятно, не придает значения какому-то словечку. Во всяком случае, по его ответу не скажешь, что оно его как-то задело. Даже наоборот…
— Поехали, доктора! — говорит он и первым, не дожидаясь нас, подается вперед. Покачнувшись от неожиданного толчка, сбиваясь с ноги, мы следуем за ним… Так мы делаем наши первые общие шаги…
Наверное, наша группа производит странное впечатление. Она весьма живописна. Огромный, почти в два метра ростом, полковник, совершающий
Вскоре мы забываем, что на нас смотрят с проходящих машин. Теперь все наше внимание сосредоточено на его шагах и на оставшемся расстоянии…
Отсчитываем про себя: еще шаг… еще шаг… еще шаг…
Каждый пройденный метр достается ему ценой невероятных усилий… Но и мы скоро выбиваемся из сил. Иногда мне кажется, что еще шаг-другой, и я свалюсь у его ног. Яхину как будто немного легче. Просто моя шея — более удобная точка опоры, чем его, расположенная гораздо ниже…
Еще один шаг… Еще…
Порой я перестаю воспринимать нас троих по отдельности. Временами мне представляется, что мы какое-то одно, странное, вконец разладившееся существо. То пятиногое, то шестиногое. Последнее потому, что полковник постоянно меняет ногу. Вернее — положение ног. Проскачет немного на одной ноге, затем, когда устанет, переходит на ходьбу: здоровой ногой — на полную ступню, раненой — на носок. Сделает так несколько шагов и уже снова ищет спасения от боли в прыжках. При перемене положения он давит на мои плечи с такой силой, что я удивляюсь, как он еще не сломал мне шею.
Так же, как и я, молча несет свой крест Яхин. В общем, ему тоже достается.
Согнутые в три погибели, мы невольно смотрим не вперед, а себе под ноги. И в этом есть большой плюс. Здесь столько траншей и окопов, что запросто можно сковырнуться вниз. Но пока судьба милует нас. Мы их благополучно один за другим обходим.
Но расстояние до «санитарки» сокращается не так быстро, как хотелось бы полковнику. Он все время пытается или спрямить дорогу, или же прибавить ходу.
— Поднажать, медицина! — то и дело доносится сверху.
И «медицина» жмет. По шагу в минуту.
Чтобы как-то облегчить свою участь, прибегаю к самообману. Мысленно разбиваю видимое расстояние на несколько отрезков: вон до той сосны… затем до того бугра… затем до поворота… А там, от поворота до «санитарки», будут свои вехи…
Где-то сзади на высокой ноте замирают тормоза.
Вскоре до нашего слуха долетает топот бегущего человека и его голос:
— Товарищ гвардии полковник!
Подбегает. Старший лейтенант. На щеках румянец. Не то от быстрого бега, не то от природы такой.
— Кружков? — удивляется полковник.
—
— Как там у вас?
— Полный порядок! Жмем на Берлин!
— Ну, ну, жмите… — В голосе полковника явственно звучит зависть.
Старший лейтенант как-то странно опускает глаза.
— Товарищ гвардии полковник!
— Что, Кружков?
— Вас опять ранило?
— Да вот немного задело…
— Лейтенант, — обращается ко мне Кружков, — там не ваша «санитарка»?
— Наша.
— Товарищ гвардии полковник, разрешите, я подброшу вас до нее? — И он, не дожидаясь ответа, круто поворачивается на каблуках и подается к своей машине.
Что он собирается делать? Не будет же он останавливать движение на дороге, сотни машин, танков, самоходок, орудий, только для того, чтобы самому развернуться?
— Кружков!
Снова крутой поворот на каблуках.
— Слушаю, товарищ гвардии полковник!
— Отставить эту затею!
— Но почему, товарищ гвардии полковник? — Краска заливает все его лицо.
— Потому что даже ради своего бывшего командира полка не стоит задерживать движение на Берлин.
Эта фраза, похожая на чье-то знаменитое изречение (вроде запомнившегося еще с детства: «Вы ранены?» — «Нет, сир, убит!»), мне очень нравится. Для меня приятная неожиданность, что «наш» полковник умеет так красиво и благородно выражать свои мысли. И все же я чувствую, что главная прелесть сказанного — в иронии, в той мягкой и неопределенной иронии, которая обращена неизвестно к кому. То ли к себе, то ли к старшему лейтенанту, то ли еще к кому-то. Все дело в интонации. Не будь этой иронии, фраза показалась бы несколько напыщенной.
Впрочем, последнее соображение, возможно, пришло мне в голову позднее. Вероятнее всего, после нашей второй встречи в Вюнсдорфе. А в тот момент, когда это изречение только родилось, я не видел в нем никаких изъянов, ни явных, ни скрытых. Таким красивым — сплошь благородной чеканки — оно и остается в моей памяти.
Такое же сильное впечатление оно производит и на старшего лейтенанта. Он смотрит на своего бывшего командира откровенно влюбленными глазами.
— Товарищ гвардии полковник, разрешите тогда помочь им? — спрашивает он.
— Ну, помоги…
Кружков обращается ко мне:
— Давай, лейтенант, сменю!
Но я уже немного передохнул и готов идти дальше. Показываю головой на Яхина:
— Нет, лучше его.
— Отдохни, ефрейтор!
Яхин послушно уступает старшему лейтенанту свое место. Оказывается, ему надо бежать к машине. Он придумал, как сократить расстояние. Все очень просто. Если проехать над окопом, а затем все время давать задний ход, то можно подогнать «санитарку» еще метров на сорок. А для нас это не так уж и мало…