И нет этому конца
Шрифт:
Когда он снова взглянул на дорогу, сердце его оборвалось. Прямо перед ним, метрах в ста, стояли три вооруженных человека в военной форме.
Крашенков и шофер схватились за автоматы. Сейчас Панчишный вел машину одной рукой. В другой был зажат ППШ.
Один из военных сделал знак остановиться.
Нет, на бандитов они не похожи. Те не стали бы выходить на дорогу, подставлять себя под пули. Полоснули бы из-за кустов автоматной очередью по кабине, и поминай как звали! А у этого на рукаве даже красная
Панчишный остановил машину.
Подошел лейтенант с повязкой.
Крашенков и Панчишный все еще не выпускали автоматы из рук.
— Куда едете?
— В госпиталь. Везем больную.
— Поезжайте другой дорогой. Эта перекрыта.
— Что случилось?
Но ответить лейтенант не успел. Впереди по дороге тишину вдруг разорвала трескотня винтовочных и автоматных выстрелов.
— Всем в укрытие! — приказал лейтенант. — Они могут выйти на нас!
Крашенков и Панчишный выскочили из машины.
— Файнштейн! Живо с автоматом за дерево! — крикнул Крашенков.
Того как ветром сдуло из кузова.
«Тьиу!.. Тьиу!»…
Пули!
Крашенков одним рывком взобрался в кузов. Увидел большие, невероятно большие от страха и растерянности глаза Вероники.
— Ты что, не понимаешь? Ложись!
Она опустилась рядом с матерью. Перепуганная насмерть стрельбой старуха тянулась рукой к борту, пытаясь встать…
— Лежите спокойно! — сказал ей Крашенков. — Сейчас перестанут стрелять!
— Лягайте, мама, лягайте… — уговаривала Вероника.
Крашенков спрыгнул на землю и бросился за ближайшее дерево.
Стрельба затихала. Раздавались лишь одиночные винтовочные и пистолетные выстрелы, изредка прерываемые короткими автоматными очередями. Потом все стихло. Или бандиты ушли в глубь леса, или с ними все было кончено.
— Лейтенант, вы кто, врач? — спросил Крашенкова лейтенант.
— Вроде…
— Поехали! Там могут быть раненые! Захватите их с собой в госпиталь!
Он вскочил на подножку. Его примеру последовали и те двое.
ЗИС рванулся вперед. Вскоре они увидели большую группу — человек двадцать бойцов. Разгоряченные только что закончившимся боем, они обсуждали какие-то подробности.
Лейтенант соскочил с подножки и подошел к офицеру в кожаной куртке без погон.
— Товарищ майор, у нас есть раненые? А то лейтенант едет в госпиталь, захватит их!
— Вон Сердюк!
На пне сидел старшина. Девушка-санинструктор бинтовала ему голову.
Подойдя, Крашенков спросил:
— Что с головой?
— Касательное пулевое ранение, товарищ лейтенант, — ответила девушка.
— А у них какие потери? — обратился к Сердюку лейтенант.
— Пока нашли одного. Вон лежит!
И тут только Крашенков увидел убитого. Он лежал в кювете, лицом вниз. Обе штанины у него были задраны. Видимо, его приволокли сюда уже мертвого…
—
— В глубь леса.
Девушка закончила перевязку. Крашенков и лейтенант взяли раненого под руки и повели к машине.
Откровенно говоря, Крашенков не ожидал, что все так удачно получится. Больную не только осмотрели хорошие специалисты, но и, в нарушение каких-то приказов, оставили в военном госпитале. Сказали, что обстоятельно обследуют ее и, если будет необходимо, прооперируют. «Что с ней?» — спросил Крашенков своего старого знакомого, начальника приемного отделения майора Розенбаума. «Боюсь, что рак. Только дочери не проговоритесь», — предупредил тот. «А для нее — что рак, что насморк, я думаю!» — заметил Крашенков. «Все равно не говорите». — «Есть не говорить!» — «Запомните, молодой человек, ничто так не способствует познанию всяких горьких истин, как несчастье…»
Они вышли на улицу и остановились: куда идти? Впрочем, этим вопросом задавался один Крашенков. Веронике же было все равно. Он догадывался, что она все еще сомневается, правильно ли поступила, оставив мать. И сейчас, и особенно тогда, когда от нее ждали согласия, она полагалась главным образом на него. Заглядывала ему в глаза — что он посоветует, уже зная, что будет так, как он скажет. И хотя он сказал: «Да, надо оставить», — сомнение все-таки продолжало мучить ее. А теперь, при прощании с матерью, оно еще усилилось.
— Ну, куда пойдем? — спросил он.
Вероника скользнула по нему рассеянным взглядом и попыталась улыбнуться. Да, мысленно она еще там, в палате, в ушах ее, наверное, звучат и те слова, которые были сказаны, и те, которых они с матерью не успели сказать.
Он ее хорошо понимал. Вот так вдруг, неожиданно оставить самого родного человека на чужих, незнакомых людей. Пусть даже врачей, которые сделают все, чтобы поставить ее на ноги. Но кто может знать, будет ли ей там хорошо или плохо? В подобных случаях и городскому человеку есть над чем поломать голову. А тут полнейшая неподготовленность к такой ситуации…
— Ничего, Вероничка, все будет в порядке, — произнес он, легонько дотронувшись до ее плеча.
Она благодарно улыбнулась.
— Ну, пошли вправо, — предложил он.
Почему вправо, а не влево, он и сам не знал. Просто у них была масса времени — машина пойдет обратно лишь к вечеру. Молчальник Панчишный только в городке сообщил, что капитан Тереб приказал ему заодно сгонять в штаб армии, расположенный отсюда в двадцати километрах, и забрать там дневную почту и еще какие-то бумаги. И «фон Штейна», если товарищ лейтенант не возражает, он возьмет с собой: бумаги все-таки секретные, мало ли что может случиться в дороге. Крашенков, конечно, не возражал, и машина уехала.