И один в поле воин (Худ. В. Богаткин)
Шрифт:
— Дела, дела заедают, барон! Днём и ночью на работе…
— Даже для телефонного разговора нельзя были урвать минутку?
— Но и вы отказались зайти, когда я послал за вами солдата.
— А вы считаете это приличной формой приглашения?
— Я не придаю значения таким мелочам. В вопросах этикета я, признаться, разбираюсь мало. Возможно, это задело вашу гордость.
— Это не гордость, а уважение к себе самому!
— Барон, да поймите же, не по моей злой воле все так произошло! Учтите, что после Бонвиля я попал, как говорят, из огня да в полымя. Думал отдохнуть, а вышло…
— Неужели в Бонвиле до сих пор неспокойно? После убийства Гартнера вы так решительно взялись за следствие, что я думал маки, наконец, почувствовали твёрдую руку. Кстати, убийца Гартнера так и не найден?
— Пока шло следствие, маки взорвали ресторан, и это окончательно запутало следы. Возможно, в помещении было заложено несколько мин замедленного действия и Гартнер лишь случайная жертва… Вообще осточертело мне все это. Не успел приехать сюда — и снова с головой погрузился в те же дела, от которых удрал. Такова, видно, наша судьба.
— Это верно, что возле дома службы СС партизаны убили вашего агента?
— После этого убиты ещё несколько. Прямо не пойму, как эти проклятые гарибальдийцы о них узнают…
— Простите за нескромный, возможно, вопрос: с вашими секретными агентами вы встречаетесь в помещении службы СС?
— Упаси бог! Когда вербуем — вызываем к себе, но когда агент уже завербован… Для встреч с ними существует специальная квартира.
— Первый убитый агент знал эту квартиру?
— Да, Кубис и Миллер встречались с ним там довольно часто. Это был один из активнейших наших агентов среди гарибальдийцев.
— Его могли выследить, когда он шёл на явку, и таким образом узнать адрес. Наконец, он мог признаться, когда партизаны разоблачили его! Лемке остановился, потрясённый простотой этого предположения.
— Узнав адрес квартиры, партизаны выследили, кто туда ходит, и отправили на тот свет нескольких агентов, которых Миллеру с таким трудом удалось завербовать. Неужели ни вам, ни Кубису не пришло в голову, что после первого же убийства необходимо сменить явочную квартиру? Лемке побледнел.
— Понимаете, его нашли возле службы СС, а квартиру мы переменили на следующий день…
— И за этот день партизаны узнали кое-кого из тех, кто её посещал… Если б не моё хорошее к вам отношение, я бы обязательно написал Бертгольду об этом, как об анекдоте, который…
— Все люди ошибаются, барон! И если каждую их ошибку… выносить на суд начальства…
— Я же вам сказал, что не напишу. Но если б это были не вы, я бы не смолчал. Ведь хорошо налаженная агентурная сеть среди итальянцев нам необходима сейчас, как воздух. В конце концов у меня имеются и соображения семейного порядка. Бертгольд меня усыновил, он мой будущий тесть, и его служебные интересы, понятно, очень близки мне. Ведь он отвечает за свой участок работы перед фюрером. — Генрих сказал это так важно, что сам чуть не расхохотался.
Но Лемке было не до смеха. В штабе северной группы перед отъездом сюда его ввели в курс дела, особо подчеркнув, что штаб группы придаёт огромное значение созданию агентуры среди местного населения.
— Помните, герр Лемке, — говорил его непосредственный начальник, — сейчас, когда на территории Италии идёт война, нам надо знать, чем дышит каждый итальянец. Ведь наши противники будут вербовать среди них и разведчиков, и помощников!
И вот после всех предупреждений он даже не сберёг то, что приобрёл Миллер, иными словами — провалил часть агентуры. Желая лично познакомиться с каждым агентом, он на протяжении нескольких дней вызвал почти всех бывших в списке.
— Барон, может, зайдём поужинаем! — вдруг неожиданно пригласил Лемке, когда они поравнялись с рестораном.
Генрих улыбнулся. Он понимал, что перепуганный Лемке хочет продолжить беседу за бутылкой вина.
— Я в ресторан не хожу. Питаюсь в замке.
— Тогда разрешите, прихватив бутылочку, другую, как-нибудь заглянуть к вам?
— А если мы сделаем это сейчас?
— Нет, сейчас надо вернуться на работу, отдать кое-какие распоряжения. Вернувшись домой, Генрих застал у себя в кабинете Кубиса.
— Пришлось провожать графиню, вот и решил подождать вас, — пояснил тот. — Напрасно вы не поехали с нами, прогулка была отличная. И если б мне не пришлось ухаживать за этой скучной, как заупокойная месса синьоритой…
— Это вы так о своей будущей невесте?
— Послушайте, Генрих, я боюсь, что не выдержу. Кто это сказал, что итальянки полны огня, грации и пьянящего, как вино, веселья? Ведь она пресна, как…
— Зато у неё неплохое приданое…
— Это — качество, способное любую женщину сделать очаровательной… Но каково оно, это приданое?
— Точно не знаю. Но синьор Лерро намекнул, что очень хорошо обеспечен.
— Ну, черт с ней! Ради обеспеченного тестя придётся поухаживать. Надеюсь, он не обидит свою доченьку. Но скучно, до чего же скучно, если б вы только знали, Генрих! Как вы думаете, долго это должно длиться?
— Всё зависит от впечатления, которое вы произвели, и от вашего поведения. Надеюсь, мне не придётся вас обучать, как себя держать и что делать? Думаю, с женщинами вы обращаться умеете. Уверен, что опыт у вас немалый!
— Но не с такого сорта женщинами! Я, знаете, всегда старался устроиться так, чтобы было как можно меньше хлопот. Все эти прелюдии. Я даже не представляю, с чего теперь начинать!
— С цветов. Это, можно сказать, классический приём. С завтрашнего дня каждое утро посылайте цветы…
— Каждое утро? Так я милостыню пойду просить из-за этих букетов! Да где я возьму на них денег?
— На цветы дам я, только не вам, а вашему денщику, вы все равно пропьёте. А мне, честно признаться, становится все труднее вас субсидировать. Семь тысяч марок — не малая сумма. И если я не настаиваю на немедленном их возвращении, а даже одалживаю ещё, то делаю это лишь потому…