И пели птицы...
Шрифт:
Он промучился еще год, а затем его боль утихла. Он не чувствовал себя исцелившимся, время так и не смогло примирить его с потерей или заставить взглянуть на свою страсть иными глазами. То, что с ним произошло, было просто утратой памяти. Ежеминутно присутствовавшая в его сознании Изабель внезапно исчезла. Осталось лишь эхо неутоленных желаний, ощущение незавершенности.
Вновь обретенная холодность заметно облегчила Стивену жизнь и отношения с другими людьми: он перестал смотреть на них как на незначительных, заведомо обделенных существ. Впрочем, эта внезапная замороженность так и не принесла ему покоя. Он всего лишь заживо похоронил в своей душе то, что
Когда началась война, Стивен воспрянул духом. Некоторое время он собирался вступить во французскую армию, но потом передумал. Даже сражаясь против одного и того же врага и за одну и ту же землю, ему хотелось воевать бок о бок не с французами, а с англичанами. Он читал в газетах о ходе мобилизации в Ланкашире и Лондоне, о стекавшихся на призывные пункты Суффолка и Глазго мужчинах, готовых встать на защиту Бельгии. Никаких поводов для тревоги ни французские, ни британские газеты не давали. И хотя размах войны быстро становился очевидным, причин полагать, что она продлится больше года, пока не просматривалось. В статьях об августовском отступлении британцев из-под Монса подчеркивалось: малочисленные в сравнении с противником британские части доказали свою способность противостоять хваленой немецкой пехоте. Оставляя позиции, они минировали мосты через канал, проявляли находчивость и отвагу, а на Ипрском выступе показали такую скорость ружейной стрельбы, что немцы думали, будто по ним бьют из пулеметов. Мысль о том, что его соотечественники сражаются на чужой для них войне, согревала Стивена.
В Лондон он вернулся, питая к Англии обновленные чувства. Все прошлые обиды, вся прежде подавлявшаяся ожесточенность обратилась в ненависть к немцам. Стивен мечтал о том, как будет громить их и уничтожать, старательно вскармливая и вспаивая в себе новое чувство: у него появился осязаемый враг.
На вокзале Виктория он столкнулся со знакомым — состоявшим прежде в запасе клерком по имени Бриджс.
— Никак не можем набрать полный батальон, — пожаловался тот. — Всего нескольких бойцов не хватает. Если поступите к нам, мы уже к Рождеству окажемся во Франции. Будьте же человеком!
— Но я не прошел подготовку, — сказал Стивен.
— Проведете уик-энд в Нью-Форесте, вот вам и подготовка. Да и сержант посмотрит на это сквозь пальцы. Поступайте. Нам страх как не терпится сцепиться с ними.
Так Стивен и сделал. Правда, во Франции они оказались не к Рождеству, а лишь следующей весной. Их распределили по двум регулярным батальонам, и уже очень скоро они воспринимали себя как профессиональных солдат.
Поначалу Стивен думал, что война будет вестись традиционными методами и закончится быстро. Но потом увидел пулеметчиков, которые поливали очередями цепи идущей в атаку немецкой пехоты, — так, точно обычная человеческая жизнь вообще не имела ценности. Стал свидетелем того, как во время артподготовки полегла под снарядами половина его взвода. Он начал привыкать к виду и запаху разорванных в клочья тел. Наблюдал за тем, как ожесточает солдат механическая массовая бойня. И пришел к выводу: мир надломился и починить его некому.
Он мог протестовать, а мог и смириться с этим. Но взамен просто освоил науку убийства. Старался сохранять мужество, надеясь, что это поднимет дух его солдат, ослепленные, бессмысленные лица которых он различал сквозь кровь и грохот орудий. Если все это допускается, попадает в рапорты и газеты, да еще и приукрашивается, думал он, то на каком же пределе смогут они остановиться? Он начал думать, что худшее еще впереди, что им еще предстоит увидеть взаимное истребление такого масштаба, какой никому и не снился.
Когда Стивен сошел вниз, завтрак уже стоял на столе. Капитан Грей мастерски подыскивал себе и своим офицерам хорошие места для постоя, а денщик его, Уоткинс, обучался когда-то на повара в ресторане лондонского отеля «Коннот». Правда, фронтовой рацион и скудость выбора деревенских продуктов делали его искусство бесполезным, но тем не менее Грей встречал его стряпню с энтузиазмом. За стол Грей всегда усаживался первым.
— Хорошо поспали, Рейсфорд? — спросил он, оторвав взгляд от тарелки. — Харрингтон поднимался вчера наверх взглянуть на вас; по его словам, вы спали мертвым сном.
— Да, как ребенок. Думаю, причина в свежем воздухе.
Грей хохотнул:
— Ну, садитесь, ешьте. Вот омлет. Я посылал Уоткинса на поиски бекона, но пока безрезультатно. Впрочем, французский бекон и в лучшие-то времена был несъедобен.
Офицером Грей был не совсем обычным. Солдаты его побаивались. Вместе с тем этот человек, усвоивший резкий тон и манеры кадрового офицера, отдавал большую часть свободного времени чтению. Грей неизменно носил в кармане томик стихов, а в каждой его землянке всегда висела над кроватью полка, ассортимент которой он пополнял, пачками заказывая книги в Англии. Из университета он вышел врачом, к началу войны работал хирургом. В его маленькой библиотеке избранные труды психиатров венской школы соседствовали с романами Томаса Харди. После того как военный суд под его председательством приговорил к расстрелу молодого солдата, Грей приобрел репутацию строгого командира. Впрочем, он любил поговорить о том, что солдат необходимо понимать и поощрять. Детство, проведенное в равнинной Шотландии, наделило Грея суховатой насмешливостью и практичной осторожностью, смягчавшей наиболее абстрактные из его военных и психологических теорий.
Прожевав сильными челюстями последний кусок хлеба с омлетом, Грей налил себе еще чашку кофе.
— Симпатичный у нас домик, верно? — сказал он и, отъехав вместе с креслом от стола, закурил сигарету. — Доктора умеют устраиваться с удобством, в этом на них можно положиться. Вы хорошо знаете Францию?
— Неплохо, — ответил Стивен, садясь и накладывая себе в тарелку омлет. — Я провел здесь некоторое время перед войной.
— И долго?
— Около четырех лет.
— Боже милостивый! Так вы, наверное, говорите по-французски не хуже местных?
— Думаю, теперь я уже кое-что подзабыл, но когда-то владел языком изрядно.
— Это может оказаться полезным для нас. Правда, сейчас мы с французами почти не сталкиваемся, но кто знает, кто знает. Война продолжается… Как ваш взвод? Вам нравится командовать?
— Нам сильно досталось. Большие потери.
— Да, конечно. Но вы-то как? С солдатами ладите?
Стивен отпил кофе.
— Думаю, да. Хотя не уверен, что они относятся ко мне с настоящим уважением.
— Но подчиняются?
— Да.
— И вы полагаете, что этого довольно?
— Наверное.
Грей встал, подошел к мраморному камину, загасил в нем сигарету.
— Вам нужно добиться их любви, Рейсфорд, весь секрет в этом.
Стивен поморщился:
— Зачем?
— Тогда они будут лучше сражаться. И лучше относиться к тому, что делают. Они же не захотят расставаться с жизнью в угоду какому-то лощеному нахалу.
Жилистое тело Грея подергивалось от воодушевления, пронзительный взгляд искал в лице Стивена знаки согласия. Говоря, он подчеркивал каждое слово быстрым кивком.