И пели птицы...
Шрифт:
Больше прочих ему нравились Ривз, Бирн и Уилкинсон — сардоническая троица рядовых, никогда, в отличие от Бреннана и Дугласа, не вызывавшаяся добровольно выполнять опасные задания, но питавшая к врагу ненависть — безусловную и безжалостную.
Как всегда, он увидел их рядом друг с другом — правда, сегодня все трое хранили нехарактерное для них молчание. Весь последний час, сказал Ривз, артиллерийский обстрел только усиливался. Разговаривая, они услышали мощный удар полевого орудия, за которым последовал визг летящего снаряда.
— Вот так теперь и живем, — сказал Ривз. — Слышите?
Трое солдат лежали, прижавшись друг к другу. Осколочные ранения пугали их сильнее, чем пулевые, — из-за увечий, которыми были чреваты. Прямое попадание снаряда просто стирало человека с лица земли, осколок же выдирал из него кусок мяса; даже мелкое осколочное ранение было много хуже пулевого. За ним часто следовало заражение, грозившее перейти в гангрену.
Внезапно в нескольких ярдах от них кто-то завыл. Пронзительный безумный звук перекрыл грохот обстрела. Молодой солдат, Типпер, бежал по дощатому настилу, потом вдруг остановился, поднял лицо к небу и опять завопил в первобытном ужасе. Крик этот брал за душу всякого, кто его слышал. Тощее тело Типпера скрючилось, лицевые мышцы свела судорога. Он визжал, просясь домой.
Бирн с Уилкинсоном принялись осыпать его бранью.
— Помогите мне, — сказал Ривзу Стивен. Он подошел к юноше, взял его за руку, попытался усадить на стрелковую приступку. Ривз ухватился за Типпера с другого бока. Солдат не сводил глаз с неба, и ни Стивену, ни Ривзу не удалось заставить его расслабить мышцы шеи и опустить взгляд.
Им показалось, что кровь напрочь отхлынула от лица юноши. В белках Типпера, отделенных от лица Стивена лишь несколькими дюймами, не замечалось и следа кровеносных сосудов, только карие кружки с расширенными зрачками плавали в белизне выпученных глаз. Зрачки темнели, расширяясь, придавая взгляду мертвящую отстраненность.
Утративший все представления о том, где он находится, юноша с мольбой повторял какое-то лишь ему понятное слово, — возможно, домашнее прозвище отца или матери. И подвывал от животного страха. Стивен понял вдруг, что сострадание покидает его, и постарался как можно скорее вернуть себе это чувство.
— Уведите его, — сказал он Ривзу. — Я здесь такого не допущу. Вы и Уилкинсон, доставьте его в лазарет.
— Есть, сэр.
Ривз с Уилкинсоном поволокли бесчувственное тело Типпера к ходу сообщения.
Стивена трясло. Этот всплеск вполне объяснимого страха показал ему, насколько противоестественно существование, которое вели все они, не желавшие слышать никаких напоминаний о нормальной жизни. В свою землянку он возвратился сердитым. Если всеобщее притворство даст трещину, в нее ухнет не одна жизнь.
Стивену казалось, что противопоставить этому страху им нечего. И под Ипром, и в других местах боевых действий солдаты ухитрялись свыкнуться с возможностью смерти, но нынешний артобстрел снова лишил их мужества. Они готовы были идти на пулеметы и защищать свои окопы до последнего человека, однако встреча со смертью, принявшей такое обличье, оказалась им не по силам. Они старательно изображали, что дело не только в этом, но и в том, что им уже довелось пережить. Когда-то Ривз искал своего убитого взрывом брата, однако не нашел ничего, что можно было похоронить — ни клочка волос, ни даже обрывка сапога. Он сам с горечью и изумлением рассказывал об этом Стивену. Унесший жизнь брата снаряд был так велик, что к пушке его привезли по узкоколейке, а заряжали с помощью подъемного крана; пролетев по воздуху шесть миль, снаряд оставил воронку, в которой легко разместился бы фермерский дом со всеми его надворными постройками. «Чего же удивляться, — сказал Ривз, — что от брата и следа не осталось. Оно бы и ладно, — добавил он, — но это ж были мои плоть и кровь».
После полудня третьего дня Стивена начало всерьез беспокоить воздействие, которое обстрел оказывал на солдат его взвода. Он ощущал себя бесполезным, ненужным звеном общей цепи. Старшие офицеры ему не доверяли, солдаты получали приказы от сержантов, а утешение искали в самих себе. Обстрел продолжался.
Стивен коротко переговорил с Харрингтоном, лейтенантом, который делил землянку с Греем, потом выпил чаю, ровно в пять заваренного исправным Райли. Потом вышел наружу, под свет раннего вечера. Пошел дождь, однако снаряды так и продолжали выть в темнеющем небе, и разрывы их вспыхивали в неспокойной серо-зеленой мгле, точно нежданные звезды.
Незадолго до полуночи в землянку Стивена пришел Уир. Спиртное у него закончилось, вот он и решил поживиться запасами Стивена. Тот ждал его.
— Как отдохнули? — спросил Стивен.
— Ну, это когда было, — ответил Уир, основательно глотнув из фляжки, которую подтолкнул к нему Стивен. — Мы уж три дня как вернулись.
— И снова под землю. Сейчас там безопаснее всего.
— Солдаты вылезают из дыры в земле и оказываются под этой гадостью. И не понимают, что хуже. Ну не может же это продолжаться вечно, правда? Просто не может.
— Спокойнее, Уир. Наступления не будет. Они просто хотят закрепиться. Ведь только на рытье орудийного окопа для одной большой пушки целая неделя уходит.
— Какой вы, однако, безмятежный сукин сын, Рейсфорд. Я вас об одном прошу: скажите что-нибудь такое, от чего меня перестанет трясти.
Стивен закурил сигарету, положил ноги на стол.
— Вам, собственно, чего хочется — вой снарядов слушать или поговорить о чем-нибудь?
— Чертов идиот Файрбрейс с его натренированным слухом научил меня отличать одно орудие от другого. Я могу назвать вам калибр любого снаряда, описать его траекторию и разрушения, которые он скорее всего причинит.
— Однако, когда война только-только началась, она вам нравилась, верно?
— Что? — Уир выпрямился. У него было круглое честное лицо, редеющие волосы. Когда он снимал фуражку, их остатки вставали дыбом. Сейчас он был в пижамной куртке поверх матросской тельняшки. Обдумывая слова Стивена, он откинулся на спинку стула. — Теперь в это невозможно поверить, но, пожалуй, что да, нравилась.
— Стыдиться тут нечего. Все мы оказались здесь не без причины. Возьмите хоть нашего команд-сержант-майора Прайса. Процветает, не так ли? А вы? Вам одиноко?
— Говорить об Англии мне не хочется, — ответил Уир. — Я должен думать о том, как остаться в живых. У меня сейчас восемь солдат под землей, а навстречу им роют туннель немцы.
— Ну как хотите, — сказал Стивен. — Мне все равно через полчаса посты проверять.
Разрыв большого снаряда сотряс землянку. Висевшая на потолочной балке лампа закачалась, стаканы подпрыгнули на столе, с потолка посыпалась земля. Уир вцепился в запястье Стивена.
— Расскажите мне что-нибудь, Рейсфорд, — попросил он. — Все равно что.