И поджег этот дом
Шрифт:
Добро пожаловать в Самбуко.Грузовик исчез. Боже милостивый, подумал он, поднимаясь с четверенек, ну все, начинается невротический цикл. Он рассеянно взгромоздился на мотороллер, попробовал его завести, вспомнил, что нет бензина, и хотел уже откатить куда-нибудь под навес, но тут, разбрызгивая воду, разинув кривозубый рот и лопоча, к нему через площадь подбежал Саверио и чуть не повалил его снова, когда набросился на рюкзак, ехавший сзади. «Bella Vista»! – орал он. – Tutti i conforti! Panorama scenico! Prezzi moderati!» [220] Сквозь густой дождь создание умоляюще глядело на него вывихнутыми глазами. Касс содрогнулся. «Я сплю, – подумал он, – я сплю, мне снится ад». Он чихнул и пьяно покачнулся; день почти погас, канул в темноту.
220
«Белла
– Dica, [221] – обратился он к идиоту, – выпить где?
– В «Белла висте»!
В вестибюле «Белла висты» не было ни души. Там было пусто, холодно, темно и тихо, только маятник уродливых, с завитушками, часов меланхолически ходил туда и сюда. Касс увидел фикусы в горшках, подставку для зонтиков и в полированном овале на спинке тяжелого орехового кресла – призрак себя самого, бледный и промокший призрак. Все это было похоже на похоронное бюро, а соседний salone [222] открыл еще более мрачные тайны: плюшевые кресла с пыльными салфетками-подголовниками, люстра, задуманная для балов и приютившая одинокую тусклую лампочку, опять фикусы в горшках и вид на пасмурную долину, где клубился туман и мчались тучи. Потом глаза его набрели в сумерках на камин с чуть теплившимися углями. Почти вплотную к камину пожилая чета в свитерах и мешковатом твиде, с застуженными трясущимися руками и потусторонним выражением на лицах играла в триктрак. Других постояльцев видно не было. Покорно чирикала где-то невидимая канарейка. Пахло сырой шерстью, старыми книгами, рыбой, Великобританией. Ковыляя по коридору, он углядел бар. О нем здесь словно вспомнили в последнюю минуту – и запихнули в какую-то темную душную конуру. Наверное, во всей Европе не нашлось бы более унылого питейного заведения. Касс долго гремел колокольчиком, наконец появился угнетенный официант и продал бутылку итальянского коньяка, отдававшего жженым сахаром. Он вернулся с бутылкой в salone и сел, мечтая просохнуть, но воздух в гостинице был сырее его одежды. Он взял газету, лондонскую «Дейли мейл», и положил обратно – она была полугодовой давности. Коньяк, хоть и дрянной, все-таки согрел его и успокоил, от души отлегло. Через несколько минут даже появилось обманчивое и тупое ощущение комфорта, и он сказал себе, что, в сущности, не пьян. Он поглядел на игроков в триктрак и опять чихнул.
221
Скажи.
222
Зал, гостиная.
С полчаса Касс просидел в задумчивости, созерцая трагический ландшафт. По представлениям Касса, именно так должны были выглядеть места, от которых надо держаться подальше: Блэкпул; Виннипег; Финляндия; Шамокин в Пенсильвании. Темный, проклятый край. Он глотнул из бутылки. В сумраке у камина англичанин с женой растирали пальцы. Вдруг, несмотря на честное сопротивление, то, что копилось в животе целый день, вырвалось на волю громкой и протяжной трелью; он заерзал, напрасно пытаясь заглушить ее, потом виновато расслабился и выпустил… с медленным сбивчивым треском, словно камушки роняя в ведро. За столиком для триктрака произошло волнение. Он этого почти не заметил. Ему стало легче, и он опять впал в задумчивость. Немного погодя он с трудом поднялся со стула и, занятый мыслью о том, что пора, наверно, возвращаться в Рим, хоть и дождь на улице, почти не замечая, что ворчит уже вслух, неуверенной ногой ступил вперед.
– В… этот Самбуко! – произнес он вслух. – Ну его в…!
Он и не слышал, что говорит: англичанка – и муж ее тоже, но с некоторым опозданием, – встрепенулась за столиком, как лань. В надежде хоть штаны погреть у жалких углей, он побрел к камину. И вдруг возникло чувство, что он пойман, загнан, окружен в Самбуко – то же, что испытывает отважный ковбой, когда, припертый к пропасти ватагой индейцев, он должен либо оборотиться навстречу граду стрел, либо махнуть с конем и прочим в ужасную бездну. Некуда, понял он, некуда больше деваться. Его опять пучило. Стравливая на ходу, он протиснулся мимо малинового, ощетинившегося старика, который начал медленно подниматься, в полном отчаянии навалился на каминную полку, и что-то массивное подалось под его плечом и с оглушительным грохотом рухнуло на пол.
«Слоткин, папаша, – подумал он, – старый мудрец. Выдержка, дисциплина – вот что мне необходимо». И пока он думал так и смутно поздравлял себя с этим озарением, вокруг заварилась буча. Дело в том, что громадная ваза – весом не меньше полутора пудов – только чудом миновала старика: и сейчас, тупо глядя на зеленые осколки и черепки, Касс увидел, что два подбитых войлоком шлепанца зашаркали к нему, и услышал старческий дребезжащий голос, в котором клокотало бешенство.
– Пьяный безобразник! Стервец! – захлебывался старик, потрясая невидимым хлыстом, и только тут, с жалостью и недоумением глядя на воспаленное усатое лицо, Касс понял, что он натворил.
– Извините… – начал он, но было поздно, разбуженная грохотом гостиница ожила, как мавзолей, захваченный вандалами. Появились три официанта, несколько горничных; прибежало что-то вроде повара в дрожащем белом колпаке и ватага мелкой сошки – садовников, кухонных мужичков, уборщиков. Пока они окружали его, а раскипятившийся старик подносил к его носу кулак в цыпках, в голове у него вертелась только одна мысль: что при таком количестве обслуги гостиница, наверно, прогорает.
– Смотрите! Безобразник! – кричал собранию англичанин. – Посмотрите на него! Откуда взялся этот пьяный оборванец?! Еще бы чуть-чуть – и проломил нам вазой головы!
Касс бессмысленно переводил взгляд с англичанина на англичанку, которая почему-то дергала его за рукав, на публику, заполнявшую зал, и как заведенный повторял про себя: «Не со мной это происходит, не со мной…» Желание провалиться сквозь землю достигло такой остроты, что он и впрямь почувствовал, как она уходит из-под ног; но тут появился коротенький человечек с вытаращенными глазами и стал размахивать пухлой рукой, в которой было меню. Это, насколько понял Касс, был некто синьор Ветергаз, маленькое и совершенно устрашающее существо. Прокричав извинения старому англичанину, он обратился к Кассу и стал размахивать прейскурантом у него перед глазами. «Вы! – кричал он. – Эта ваза штоила двешти тышяч лир!» Растерянный, оторопелый, безнадежно запутавшийся Касс не мог даже пошевелиться; в каше мутных образов и глухих звуков, похожих на самую дикую галлюцинацию, он выделил судорожно кривящиеся губы возмущенного Ветергаза – но все равно не мог понять, что они говорят; а старик все кипятился и тряс своим призрачным стеком; среди зрителей кто-то хрипло и смущенно заржал. Выцветший камчатный занавес волновался, как вода, перед глазами; долина вместе со своим туманом накренилась вдалеке к несуществующему морю, точно слаломный склон. Его слегка затошнило; он хотел ответить, хотел поймать хоть какой-нибудь смысл в этом нелепом инквизиторском кошмаре, и тут, когда он уже зашевелил непослушными губами и, выталкивая изо рта клубок странно звучавших извинений, умоляюще протянул руки к Ветергазу и сделал шаг вперед, какая-то неподатливая перекладина, или рейка, или каминная решетка поймала его за лодыжку, и паркет «Белла висты» встал дыбом и шарахнул его по лицу, как дверь. Он лежал, и от боли перед глазами у него вспыхивали тысячи крохотных огненных цветочков. Потом чьи-то сильные руки, жесткие руки в белых манжетах, подняли его, протащили через всю комнату в коридор, где кто-то, ругаясь по-итальянски, всунул его в лямки рюкзака и за мотню – чуть ли не на весу, так что ему оставалось только перебирать ногами, как велосипедисту, – выволок из дома под дождь. «Cacciatelo via! – услышал он чей-то крик и язвительное: – Ubriacone!» [223] Захлопнулась дверь, из-за нее донеслось приглушенное: «Не вздумай возвращаться!» И он остался один, опять под дождем.
223
Прогоните его!.. Пьяница!
А потом – может быть, из-за проклятого ливня, или из-за шишки, вздувшейся на. скуле, или из-за обиды на это «Ubriacone» – облыжное обвинение в том, что он чересчур много выпил, – внутри у него словно вышибло какой-то клапан: он набрал в грудь воздуха, приосанился и, как разъяренный медведь, ринулся обратно в гостиницу. Большая ошибка. Скользкие от дождя мраморные ступени превратились в лед у него под ногой. На полпути к двери землю выдернули у него из-под ног, словно коврик. Он еще орал, когда фасад гостиницы бешено крутанулся перед его глазами, вместе с дверью и одиноким официантом, который, горестно вытаращив глаза, напрасно протягивал руку, чтобы удержать его. Край ступени ударил его по голове, и он отплыл в небытие на пышных органных аккордах, заглушивших и отзвук удара, и боль…
Очнулся он с головной болью, но, как ни странно, с ясным сознанием и. почуяв казенный запах вина и грязи, сразу понял, что он в полиции. Он лежал на койке и, пока старался вернуться к действительности, услышал собственный стон; потом он принял сидячее положение, хотя это показалось ему репетицией смерти, и нащупал на голове шишку размером с яичко, к которой невозможно было прикоснуться. Потом он поднял глаза и увидел двух полицейских. Один, чудовищно жирный сержант в очках, грозно смотрел на него из-за стола. Другой, молодой капрал с усами, стоял и разглядывал Касса не враждебно и не подозрительно, а скорее озадаченно – впрочем, и это трудно сказать наверняка, поскольку часть его лица была скрыта: широко разинув рот, он ковырял в зубах большой рукой. Все молчали. Касс тупо наблюдал за усатой крысой, которая выглянула из дыры в стене позади сержантского стола, принюхалась к атмосфере и, как праздный гуляка, вразвалочку выходящий днем из кафе, невозмутимо проследовала через дверь в соседнюю комнату. Дождь мерно барабанил по крыше. Касс еще был пьян, особой боли не чувствовал – и неожиданно для себя тоненько и глупо захихикал.
– Molto comico? – с тяжеловесной иронией произнес толстяк сержант. – Molto divertente? [224] Ничего, посмотрим, так ли уж это смешно. – Он разложил перед собой бумаги. – Поднимитесь и подойдите сюда.
Касс встал и приблизился к столу, после чего, вытянув шею, смог заглянуть в список обвинений, который в это время зачитывал тонким женским голосом сержант:
– Вы обвиняетесь, во-первых, в умышленной и преднамеренной порче имущества. Secondariamente, [225] в употреблении нецензурных слов в общественном месте. In terzo luogo [226] в нарушении порядка в общественном месте. In quarto Iuogo [227] в покушении на оскорбление действием, а именно синьора вице-адмирала сэра Эдгара А. Хатчера, Саутси, Гемпшир, Гран Бретанья. In quinto luogo, [228] в пребывании в нетрезвом виде в общественном месте. Ваша фамилия? Попрошу паспорт.
224
Очень смешно?… Очень забавно?
225
Во-вторых.
226
В-третьих.
227
В-четвертых.
228
В-пятых.