И поджег этот дом
Шрифт:
– Все улажено, друг мой, – бодро сообщил Луиджи.
Касс собрался с силами, пошире открыл глаза, заставил себя слушать – он боялся выдать свое состояние. Далеко в море ошметками галлюцинации возникли водяные смерчи – черный лес уносился к горизонту, море под ним сводила немощная судорога. Потом все улеглось. Сердце у него стучало за ребрами, как перегруженный насос.
– Все улажено. Синьора Каротенуто видела сегодня девушку – она сейчас где-то в городе. За ней пошлют Саверио.
– Но вы… – Кассу трудно было говорить. – Саверио?
– Да. Я и сам предпочел бы более приличного гонца. – Луиджи запнулся. – Саверио, так сказать… – хмуро начал он, но не кончил фразы.
– Что?
– Да просто Саверио… Ничего. Когда-нибудь я вам расскажу. Боге ним.
Касс увидел возле автобуса хозяйку кафе: толстая женщина с узлом волос на затылке что-то втолковывала полоумному, помогая себе руками. Саверио повернулся и затрусил по мощеной улице. В это время на площадь выплыл бордовый «кадиллак», за рулем которого сидел молодой мужчина в летней рубашке, а рядом блондинка, оба в темных очках. С резким двухтонным, очень громким гудком машина проехала мимо фонтана. Вертясь и извиваясь, как пескари, ее стайкой окружили горластые мальчишки. Молодой американец, красивый и щеголеватый, еще раз включил свой хроматический, надменный сигнал. Би-и!Подрагивая от почти неслышимой мощи, машина стала посреди площади.
– Еще один соотечественник, – проворчал Касс, немного опомнившись. – Все, уезжаю в Россию.
– Касс, я принес вам mozzarella, [269] – сказал Луиджи и сел рядом. – Поешьте. Вам надо есть, друг мой. Вы уморите себя вином.
– Я еду в Россию.
– До чего вы похожи, американцы и русские!
– Come?
– Нет, в самом деле, Касс. Сходство между вами гораздо сильнее бросается в глаза, чем различия. Но ни они, ни вы, кажется, этого не сознаете. А общих черт у вас сколько угодно. И ваша увлеченность материальными вещами. Вы говорили об искусстве в Америке. Не хотел бы я быть художником ни там, ни там. У русских, пусть пока под спудом, есть запас духовности, которая в Америке вообще не развилась. Они будут образованным народом с холодильниками и ванными. Вы будете темным народом с холодильниками и ванными, и образованный народ возьмет верх. Capito? [270]
269
Мягкий сыр.
270
Понятно?
– Хм. – Почти не слушая его, Касс откусил большой кусок сыра: свежий, сливочный, восхитительно вкусный, он нырнул в желудок и сразу утихомирил гложущую язвенную боль, которую Касс уже и замечать перестал. Но он был крепко, опасно пьян. Голова все время норовила лечь на стол. Бродячее облако в форме Африки плавно нашло на солнце, угол площади покрыла ностальгическая тень, пронесся озорной ветерок; Луиджи схватился за голову, но поздно: его зеленая фуражка улетела с клубом пыли. Он погнался было за ней, но ветер тут же улегся, площадь снова затопили яркий свет и тишина.
– Булка, дорогой, – произнесла высокая блондинка, вылезая из машины, – скажи ему, чтобы сперва отнес зеленую шляпную коробку.
– Но там свободно, – услышал Касс собственный голос и хихиканье, отраженные мокрой крышкой стола. – Там демократия. Все едят. Свободно.
Ему показалось, что он просидел, уронив голову на руки, много минут. А почему ему показалось так долго, он сам потом понял: виноват был сон, который внезапно застлал ему глаза, – подробное, достоверное повторение ночного кошмара, вновь зарядившее его мозг тем же отчаянным страхом, какой он пережил десять минут назад, когда потерял сознание.
– Касс, – глухо донесся сверху голос Луиджи, – Касс, шли бы вы домой, поели бы, легли спать.
Но Касс не слушал, почти не слышал – черный парад сна разворачивался перед ним, и он не мог оторваться, цепенел от ужаса и удивлялся предательству хмеля, который не затушил тревогу и страх, как должен был, а, наоборот, довел до пыточной остроты все самые тяжкие предчувствия. Он вдруг понял, почему обморок вызвала женщина с хворостом. Он поднял голову и мутным взглядом уставился на Луиджи.
– Женщина, – сказал он. – Которая дрова несла. Кто она?
– Какая женщина? – Недоумение на лице. – О какой женщине вы спрашиваете?
– Да знаете о какой, – нетерпеливо сказал он. – Тощая, заезженная, хворост несла. С девочкой. Кто она?
– Iddio! [271] – воскликнул Луиджи. – Кто же их упомнит, этих крестьян! Они все на одно лицо, – добавил он примерно так, как на родине у Касса говорили о неграх сонные лавочники. – Касс, я в самом деле не знаю, о ком вы говорите.
271
Бог мой!
Но он уже понял, сам! Эта женщина просто похожа на женщину из сна, и правильно сказал Луиджи – все они на одно лицо. В любом случае такие ничтожные подробности не могли бросить тень на всеобъемлющую правду сна – правду, казалось ему, настолько бесспорную и ясную, настолько вросшую всеми корнями в существование, что, рассказывая капралу свой сон, он не мог сдержать радостного смеха. Полицейскому уже не сиделось на месте.
– Да что вы егозите, Луиджи? – хохотнул он. – Посидите спокойно, я расскажу вам э-э… видение, которое посетило меня ночью.
Он рассказывал, мало-помалу оживляясь; страх отступил, сменился озорной веселостью, словно вернувшейся из тех давно прошедших дней, когда он еще мог творить, работать, – состояние было настолько странное, что даже не верилось, и внутренний голос предостерегал, что оно ничем не оправдано, но шлюзы открылись, и его несло без удержу.
– Понимаете, сон был такой, как будто я эфира нанюхался. Пробуждаешься после такого эфирного сна – и все необъяснимые тайны оказываются детски простыми. Мы ехали в большом туристском автобусе по горной дороге из Майори к Неаполю. В автобусе было тесно и шумно. И, кажется, очень жарко. Помню, я обмахивался. Какие-то шумные парни из Салерно пели под гитару, заигрывали с девушками. Мы ехали вверх над пропастью – знаете там глубокое ущелье перед самой вершиной? И вдруг начинаем разгоняться. На полной скорости проезжаем по деревне. Помню, я закричал шоферу, чтобы ехал потише, что он нас угробит. Но автобус все набирает и набирает ход и с ревом несется по деревне. И вдруг что-то попало под колесо. Звук какого-то мягкого удара. Как будто переехали сумку или мешок с мукой. Я кричу шоферу – останови. Остановились, я вышел. И вот что странно: вышел из автобуса я один… Вы меня слушаете?
Луиджи печально кивнул. И с расстроенным видом стал вытирать лоб.
– Касс… – начал он.
– Да подождите же вы минуту. Я вылез и пошел назад, – посмотреть, на что мы наехали. Все думал, что это мешок с мукой – почему, не знаю. Пока шел, похоже было, что это и вправду мешок. Но, когда подошел, оказалось, что это никакой не мешок. Это была… собака. Раздавило ее страшно. Вся задняя часть до грудной клетки расплющена вроде отбивной, которую мясник полчаса колотил у вас на глазах. Представляете, зад собаки раздавлен, раскатан, как…