И приидет всадник…
Шрифт:
Туннели, туннели… Скоро ему начало казаться, что в некоторых местах они идут параллельно, разделенные каменной перегородкой толщиной в ширину ладони. Брейди пришло в голову, что из-за постоянных подъемов и спусков туннели проходят друг над другом, спутываясь в клубки. Странные вещи творились в этом лабиринте с акустикой и светотенью, будто физические законы приобретали здесь пластичность и переставали поддаваться пониманию. Коридоры, казавшиеся короткими, отнимали не меньше пяти минут времени. Туннель, казавшийся бесконечным, вдруг упирался в скрытую во мгле глухую стену, и Брейди приходилось возвращаться до ближайшего перекрестка. Иногда из туннелей слышались голоса людей. Слов он чаще всего не разбирал, но один раз говорили точно на английском:
Проходя по короткой перемычке между двумя освещенными туннелями, он услышал новый звук, заставивший его застыть на месте. Сначала раздался короткий, одиночный собачий лай. За ним последовала настоящая какофония разноголосого гавканья. Она приблизилась… стала удаляться… потом хор развалился надвое, как туман на ветру. Через несколько минут Брейди стоял, глядя на угол, из-за которого только что доносились пугающие звуки, и пытался понять, примерещились они ему или он на самом деле что-то слышал. Собачий лай затих слишком быстро, что-то не верится. Но с чего бы у него возникли такие слуховые галлюцинации? Неужели подземелье успело так сильно затронуть его разум? Потом ему почудился запах псины. Брейди потряс головой и пошел дальше — что ему еще оставалось?
Он прошел через еще четыре восьмиугольных зала и наконец оказался в одном из тех, которые уже проходил. Он продолжал шагать, оборачиваться, вслушиваться, принюхиваться. Брейди не мог поверить, что можно столько пройти по обитаемым, судя по всему, катакомбам — и за все это время не только никого не встретить, но и не наткнуться на свежие следы человеческого присутствия.
Не только пространство, но и время в этих туннелях искривлялось и нарушало свой ход. Выйдя из очередного восьмиугольного зала, Брейди засек время, а когда вскоре вновь посмотрел на часы, пришел в ужас: пятьдесят минут как в яму провалились. В другой раз, прислонившись к стене, он дал себе на отдых десять минут, а снова отправившись в путь, обнаружил, что прошло всего три.
Об ориентации в пространстве и говорить нечего. По ощущениям Брейди, он с равным успехом мог сейчас находиться как под самой мостовой Старого Иерусалима, так и на невообразимой глубине в толще породы. Что до пройденного расстояния, то он бы не удивился, если бы узнал, что над его головой находится храм Гроба Господня — или Стоунхендж. Пол шел то в гору, то под уклон, потолки то уходили ввысь, то опускались до самой макушки, коридоры расширялись и сужались, освещение менялось, менялись через несколько десятков шагов температура воздуха и направление ветерка, то и дело слышались (или мерещились) разные звуки — в какой-то момент от всего этого у Брейди закружилась голова. Туннель поехал в сторону и закрутился вокруг него. Брейди ухватился за стену, по это не помогло, и он плюхнулся на пол. Когда он закрыл глаза, ему показалось, что туннель остановился, но сам он продолжает вращаться, замедляясь, как выключенная карусель. Брейди сделал несколько глубоких вдохов-выдохов.
Потом открыл глаза: стены вновь стояли неподвижно. Преисподняя, вдруг подумал Брейди. Это ад: от меня зависит жизнь Алиши, а я заблудился в лабиринте.
Опираясь на стену, он осторожно поднялся и побрел дальше, уже не веря, что найдет здесь не то что Алишу, а хотя бы одного живого человека. Так и будет идти, пока не потеряет сознание. Кто-нибудь когда-нибудь найдет его высохшие кости и сгребет их в совочек.
Наконец он увидел свет из дверного проема в левой стене коридора. Заглянув туда, Брейди испытал потрясение, хотя и не знал, горевать ему или радоваться. Он стоял на пороге длинного узкого помещения с высоким потолком, у подножья уходящего вверх металлического пандуса, в конце которого, на высоте примерно третьего
75
«Это не может быть та же самая дверь», — подумал он.
От горечи у Брейди подкашивались колени, он едва держался на ногах. Бросив на пол ботинки, Брейди обулся, зашнуровал обувь и стал подниматься к двери. Он уже не заботился о том, чтобы идти тихо и осторожно; железный настил гремел у него под ногами; пистолет он держал за предохранительную скобу, и тот болтался на указательном пальце. Поднявшись, он узнал то место, где висел под пандусом, чтобы его не заметили. Он встал у двери и приложил к ней руку, словно надеялся чудесным мановением сделать так, чтобы это оказалась какая-то другая дверь. Но все, что ему удалось, — открыть ее, нажав на кнопку.
Это был все тот же подвал Латинской патриархии. Но в нем было светлее, чем в прошлый раз. Свет проникал через медленно сужающийся промежуток между открытой внешней дверью и косяком. У коробки с кнопками электронного замка стоял мужчина лет тридцати и удивленно смотрел на Брейди. Его длинные светлые волосы были собраны в пучок на затылке, а лицо явственно говорило о привычке к потасовкам. Кроме того, он был здоровенным, под два метра ростом, и мускулистым — этакий ходячий бицепс.
То ли выражение лица выдало Брейди, то ли здоровяк знал всех, кто имел право здесь находиться, а может, он уже знал о возможном появлении Брейди и пришел его задержать, но он сразу понял, что перед ним — нарушитель.
— Was machst Du denn Hier? — рявкнул он, бешено уставившись на Брейди. «Немец», — успел подумать тот.
Немец бросился на него, намереваясь схватить, но Брейди отступил на мостки и выставил пистолет. Увидев оружие, противник вытаращил глаза, но не остановился и не растерялся. Ударом огромного кулака он, как бейсбольной битой, выбил у Брейди пистолет. Пистолет ударился о стену, полетел вниз и исчез под пандусом. Через пару секунд он ударился о каменный пол.
В это время немец уже гнал Брейди ударами кулаков вниз по пандусу. Удары сыпались слева, справа, прямые — в бешеном темпе и без остановки.
«Целью боя является победа; достичь победы невозможно, находясь в обороне. Меч важнее, чем щит».
Это правило каждый, кто учился на сотрудника правоохранительных органов, знает наизусть, потому что тренеры без устали его повторяют. Оно встречается у Джона Стейнбека в романе «Деяния короля Артура и его благородных рыцарей», который насыщен подобными воинскими премудростями, но вряд ли Стейнбек сам это придумал.
Пригнувшись, Брейди поднырнул под очередной взмах огромного кулака и ударил немца головой в грудь, затем вошел в боксерский клинч, обхватив его за торс. Новый сокрушительный удар пришелся ему по спине. В ответ Брейди ткнул немца кулаком в живот. Ощущение было такое, будто он ударил по мешку с мукой. Брейди нанес удар и левой, забыв про то, что она ранена — рана тут же напомнила о себе, пронизав руку болью до самого плеча. Тяжелый кулак с силой опустился ему на затылок. На долю секунды сознание Брейди отключилось — как кинопленка, которая на миг соскочила с валиков, но тут же встала на место. Брейди «нашел» сознание, как утопающий находит поверхность воды, и всеми силами старался не упустить его.
Немец схватил его за волосы и оторвал от себя. По голове потекла какая-то теплая жидкость — кровь или пот, разбираться не было возможности. Держа Брейди за голову левой рукой, немец отвел правую и нанес страшный удар сбоку в челюсть. Что-то громко хрустнуло, и Брейди наверняка упал бы, но немец продолжат держать его за волосы. Противник снова отвел руку.
«Еще одного удара я не выдержу», — отчетливо понял Брейди.
Он инстинктивным движением выбросил вперед руку, выставив указательный и средний пальцы, как когти. Ему удалось попасть немцу в глаза. Он почувствовал, как проткнул одним из пальцев мягкую ткань, затем ощутил горячую жидкость. Противник взвыл от боли и ярости и отпустил его.