И пришел Город
Шрифт:
– Почему? – переспросил Топп, хотя и знал. Слышно было, как он затягивается сигаретой.
– Потому что я пускаю в свой клуб путан, они у меня и зарабатывают, и вроде как под охраной, а БЭМ хочет их «построить». А они не хотят.
– Опасные вещи излагаешь, – заметил Топп. – По твоим словам, выходит, это какая-то банда… – Топп тонко намекал, что жучки от БЭМ могут прослушивать разговор.
– Да мне все равно, как ты это назовешь, – сказал Коул. – Наезжают они на меня за то – они сами предупреждали, – что я к тому же сочинил петицию, чтобы оставить
– Черт побери, Коул!
– Да понимаю я твой намек, Топп, – мол, попридержи язык! Да они и так все знают. Если они сейчас слушают, то ничего нового им все равно не откроется.
– Ладно. Они знают, что это ты написал обращение против перехода на Электронные Трансферы. – В голосе Топпа звучала усталость.
Коул поколебался. До него стало доходить нечто, о чем он раньше не думал.
– Топп. Они что, тебя?…
– Да нет, пока только угрозы.
– Поэтому ты… В общем, меня бортуешь?
– Могу и не бортовать, если хочу вылететь из Ассоциации юристов.
– Только не говори мне, что их действия законны! Они не могут…
– Слушай. У любого местного судьи есть банковский счет, так что БЭМ всегда может найти повод через это на него давить, если он не будет плясать под их дудку. По всему округу, куда ни сунься, уклад один и тот же. А федеральные суды, как я уже сказал, увязли на долгие месяцы. Ты мог бы обратиться в… гм… – Он на какое-то время замолк и наконец нерешительно произнес: – Ну, короче, это…
– Предпочитаешь ограничиться советом? – с горечью в голосе закончил за него Коул.
– Да мне пора… Бизнес-ланч, очень важный.
– Ну еще бы. Смотри, язык за едой не откуси, – процедил Коул, сердито утапливая пальцем кнопку отключения.
Достав с отсутствующим видом сигару из ящичка при телефонном аппарате, он сунул ее в зубы, зажег и, выпустив задумчивый клуб дыма, сунул руки в карманы. Подошел к тахте и сел, задумчиво глядя перед собой.
Низкая красная тахта с косогором из двух потертых подушек занимала весь угол гостиной. Он сидел напротив выключенного переносного телевизора. Комната была исключительно белая, вплоть до вмонтированных в потолок световых панелей. Единственным украшением были сделанные Коулом фотографии: виды города. Город. Коул был фотохудожником-любителем.
«А камеру никому не отдам, – произнес он вслух, глядя на снимки. – "Никон" свой себе оставлю. Лучше клуб сначала продам… Перестань сам с собой трепаться, болван!» – затянувшись, прикрикнул он на себя. И рассмеялся.
По стенам тут и там были разбросаны матовые черно-белые фотоснимки, сгруппированные так, чтобы более-менее отражать структуру городских кварталов. Большинство из них – панорамные снимки, сделанные с туристского вертолета.
Эдакая застывшая в камне транзисторная схема, вид сверху.
«Да и клуб тоже не продам. На 'уй их, ублюдков этих», – сказал Коул довольно громко. И поскреб лысеющую макушку; нахмурился, ощутив ладонью прыщик; скривил свой сильный широкий рот. Ненадолго
Он встал, подошел к телевизору, взял бланк уведомления: «… ОБСЛУЖИВАНИЕ КЛУБА "АНЕСТЕЗИЯ" ИСТЕКЛО 24 АПРЕЛЯ. ПЛАТЕЖНАЯ ЗАДОЛЖЕННОСТЬ В ПОЛНОМ ОБЪЕМЕ…»
«Двадцать четвертое апреля. Они знают, что я не смогу собрать столько денег, – пробормотал он. – И банковские займы тоже они контролируют». (Перестань разговаривать сам с собой.)
«Ты все время стараешься не думать обо мне, и у тебя это, надо сказать, получается», – послышалось вдруг оттуда, где находиться точно никто не мог.
«Ч-чего? Ё-мое!» – вздрогнул от неожиданности Коул. Спина мгновенно напряглась, руки машинально вскинулись в боксерской стойке. Он резко оглянулся – никого. Пока взгляд не упал на экран.
Телевизор был выключен. Но на экране маячил чей-то силуэт. По нему пробегала мигающая ниточка, отчего изображение рябило. Вот оно, снова. Голова и плечи… Говорящая голова.
– Город…
– Ты предпочитаешь обо мне забыть? – спросило лицо на телеэкране. Изображение было черно-белым.
– О… о том, что случилось. О тебе-то нет, – ответил Коул, уперевшись руками в сведенные вместе колени. Он не отводя глаз смотрел на этот жесткий экранный анфас. Зеркальные очки, грубые очертания. Незавершенный каменный бюст. Холодное лицо того сбитого машиной человека. Призрачное изображение Города.
– Забыть обо мне непросто, стоит только выйти на улицу, – заметил Город. – Разговоры уже идут. Если бы ты прочитал до конца новости, ты бы нашел статью о полицейском «расследовании» гибели людей субботней ночью. Тех, которых убил я.
– Тс-с-с! – инстинктивно шикнул Коул.
– Они не прослушивают, – перебил Город. – Не могут. – Артикуляция губ следовала за голосом с едва заметным отставанием. – Я – часть всего сущего, – объяснил Город. – За исключением БЭМ. Они сидят во мне, как раковая опухоль. – Жесткие губы строптиво поджались. – Я блокирую им слышимость…
– Слушай, – Коул чуть расслабился; подавшись вперед, ткнул сигару в пепельницу, – а если бы сюда еще кто-нибудь подошел, пока ты со мной разговариваешь? Они бы… это… увидели тебя?
– Конечно. Это не галлюцинация. Только не стоит бежать и кого-нибудь сюда тащить. Я бы скрылся так, что никто б не заметил. Я не хочу разговаривать ни с кем, кроме тебя и Кэтц.
– Хорошо, – кивнул Коул, невольно удивившись механическому отзвуку своего голоса. – Мне привести Кэтц?
– Не нужно. Я выйду на нее позже… А сейчас я должен кое-что тебе показать. – Картина на экране изменилась. Теперь это была черно-белая съемка откуда-то с уровня потолка, из угловой части помещения: в шикарном офисе возле тонированного окна за столом сидели четверо.