И пришло разрушение…
Шрифт:
— Агбала-ду-у-у! Умуачи! Агбала жене уну-у-у!
Так и есть — она не ошиблась. Жрица приветствовала деревню Умуачи. Сколько же они отшагали! Просто не верится! Когда узкая лесная тропинка кончилась и они вошли в деревню, мрак чуть посветлел и стали видны смутные очертания деревьев. Эквефи щурила глаза, стараясь разглядеть дочь и жрицу. Вон они, вон! Она их видит! И тотчас очертания их словно таяли и вновь сливались с темнотой. Она устало брела дальше.
Теперь голос Чиело опять звучал непрерывно, как в самом начале пути. Эквефи почувствовала, что они находятся на открытой
То был долгий и утомительный путь. Почти все время Эквефи двигалась словно во сне. Хотя луна еще не взошла, она была где-то очень близко, и от ее света тьма немного рассеялась. Эквефи уже различала маячившую впереди жрицу с ее ношей. Она замедлила шаги, чтобы Чиело ушла немного вперед. От одной мысли, что Чиело может обернуться и увидеть ее, Эквефи охватывал страх.
Совсем недавно она только о том и молила, чтобы поскорее взошла луна. Теперь же чуть брезжущий свет пугал ее куда больше, чем кромешная тьма. Мир, окружавший ее, оказался вдруг населенным призрачными загадочными существами, которые исчезали под ее пристальным взглядом и опять появлялись, обретая новые очертания и формы. Была минута, когда она до того перепугалась, что готова была молить Чиело пожалеть ее и не оставлять одну. Ей померещился человек, он карабкался на пальму вверх ногами; голова его свисала к земле. Но тут Чиело снова завопила как одержимая, в Эквефи в ужасе отпрянула, не узнав в ее голосе ничего человеческого. Теперь это была совсем не та Чиело, которая не раз, сидя рядом с ней на базаре, покупала бобовые лепешки для Эзинмы и называла девочку своей дочкой. Это была совсем другая женщина — жрица Агбалы, Оракула Холмов и Пещер. Эквефи устало тащилась по лесу, раздираемая страхами. Она принимала звук своих собственных нетвердых шагов за шаги какого-то другого человека, неотступно следовавшего за ней. Руки она прижала к своим обнаженным грудям. Выпала сильная роса, было холодно. Она уже не в силах была ни о чем думать — даже об ужасах нынешней ночи. Она ковыляла в полусне, с трудом передвигая окоченевшие ноги, пробуждаясь к жизни, лишь когда слышала голос Чиело.
Но вот они снова свернули с дороги и пошли в сторону пещер. Теперь уже Чиело ни на секунду не прерывала заклинаний. Она воспевала своего бога на все лады, называла его хозяином будущего, посланцем земли, богом, карающим человека в самый радостный день его жизни. Эквефи совсем очнулась, и притупившиеся было страхи ожили с новой силой.
Теперь луна стояла высоко в небе, и Эквефи ясно видела Чиело и Эзинму. То, что женщина могла так легко и так долго нести на руках такого большого ребенка, было просто чудом. Но Эквефи об этом не думала: в эту ночь Чиело была не женщиной.
— Агбала ду-у-у-у! Агбала экену-у-у! Чи негбу маду убоси нду иа наго иа у то далу-у-у!
Вдали уже неясно вырисовывались облитые лунным светом холмы. Они лежали кольцом, которое разрывала лишь ведущая внутрь узкая пешеходная тропа.
Как только жрица вступила в это кольцо холмов, голос ее зазвучал с удвоенной силой, отдаваясь от склонов многоголосым эхом. Трудно было придумать лучшее место для святилища великого бога. Эквефи осторожно пробиралась вперед. Ее начали
Поглощенная этими мыслями, Эквефи не заметила, как близко подошли они к отверстию пещеры. И когда жрица с Эзинмой на спине исчезла в норе, куда могла пролезть разве что курица, Эквефи кинулась вперед, словно хотела остановить ее. При виде круглой темной дыры, поглотившей их, из глаз Эквефи брызнули слезы, и она поклялась, что если только услышит плач Эзинмы, то бросится в пещеру, чтобы защитить свою дочь от всех богов, какие только есть на свете. Они умрут вместе.
Дав себе эту клятву, она уселась на каменный выступ и стала ждать. Страх прошел. До нее доносился голос жрицы. Теперь в огромной пустоте пещеры из него исчезли металлические нотки, и он звучал совсем глухо. Эквефи ждала, уткнув голову в колени.
Она не знала, сколько времени так просидела. Наверно, очень долго. Она сидела спиной к тропе, которая вела в деревню. Вдруг она услышала шорох позади и резко обернулась. Перед ней стоял мужчина с мачете в руках. Эквефи вскрикнула и вскочила на ноги.
— Не дури, — произнес голос Оконкво. — Я уж было подумал, что ты пробралась вместе с Чиело в святилище, — усмехнулся он.
Эквефи не ответила. Глаза ее наполнились слезами благодарности. Она знала, что теперь ее дочь в безопасности.
— Ступай домой и ложись спать, — сказал Оконкво. — А я подожду.
— Я тоже буду ждать. Скоро рассвет. Уже пропели петухи.
Пока они сидели возле пещеры, мысли Эквефи унеслись назад в далекое прошлое, к тем дням, когда они оба были молоды. Ей пришлось выйти замуж за Аиене, потому что Оконкво был тогда слишком беден и не мог взять ее в жены. Двумя годами позже, не в силах дольше терпеть, она убежала к Оконкво. Случилось это ранним утром. Еще светила луна. Она шла по воде. Хижина Оконкво стояла на пути к реке. Она подошла, постучалась, и Оконкво вышел из хижины. Даже в те дни он не отличался многословием. Он просто подхватил ее на руки, отнес к себе в постель и стал в темноте ощупывать ее талию, ища свободный конец покрывала.
Глава двенадцатая
На следующее утро вся округа была охвачена веселой праздничной суетой, — Обиерика, _ друг Оконкво, отмечал помолвку своей дочери. В этот день жених, который успел уже выплатить большую часть выкупа за невесту, должен был преподнести пальмовое вино не только родителям и ближайшим родственникам невесты, но и всем ее многочисленным родичам, составлявшим клан, или умунну.На празднество пригласили всех — мужчин, женщин, детей. Но это была церемония в честь женщины, и главная роль в ней принадлежала невесте и ее матери.
Едва только рассвело, женщины и дети, наспех позавтракав, стали собираться во дворе Обиерики, чтобы помочь матери невесты в трудных, но радостных хлопотах, — ведь надо было готовить пиршество на всю деревню.
В доме Оконкво, как и в остальных соседских домах, все поднялись спозаранку. Мать Нвойе и младшая жена Оконкво со всеми своими детьми уже собрались идти к Обиерике. Мать Нвойе несла в подарок жене Обиерики корзину кокоямса, плитку соли и копченую рыбу. Ойиуго, младшая жена Оконкво, дарила корзину бананов и кокоямса и небольшой горшочек пальмового масла. Дети несли кувшины с водой.