И прольется кровь
Шрифт:
Мне показалось, что в наступившей следом тишине я услышал барабанный бой и музыку. Шум. Алкоголь. Женщины.
Я повернулся и увидел спину Леи – она уже шагала по направлению к дому. Она крепко держала за руку Кнута. Брат погибшего и другие молчаливой процессией шли за ними, но на некотором расстоянии. Я провел языком по нёбу. Во рту все еще было сухо после сна и из-за сильного испуга, а может быть, от всего выпитого.
– Немного кофе было бы прекрасно, – сказал я.
Сейчас, когда дом был
Я, кивая, проходил мимо незнакомых людей, провожавших меня взглядами и незаданными вопросами. Казалось, что все остальные присутствующие знают друг друга. Я нашел Лею на кухне, где она нарезала торты.
– Соболезную, – сказал я.
Она посмотрела на мою протянутую ладонь и переложила нож в левую руку. Нагретый солнцем камень. Твердый взгляд.
– Спасибо. Как тебе живется в хижине?
– Спасибо, хорошо, я как раз собираюсь туда. Я просто хотел выразить свои соболезнования, поскольку не успел сделать этого в церкви.
– Не надо сразу уходить, Ульф. Попробуй торт.
Я взглянул на торт. Я не люблю торты. Никогда не любил. Мама называла меня удивительным ребенком.
– Да, да, – сказал я. – Спасибо тебе.
Следом за мной в кухню устремились другие, и, взяв блюдце с тортом, я отправился в гостиную, где в конце концов остановился у окна. Ощущая на себе чье-то молчаливое настойчивое внимание, я принялся разглядывать небо, словно интересовался, будет ли дождь.
– Мир тебе.
Я обернулся. Если не считать седой пряди у виска, у стоящего передо мной мужчины были ее черные волосы и ее прямой мужественный взгляд. Я толком не знал, что ответить. То же «мир вам» прозвучит фальшиво, «привет» – чересчур неформально, чуть ли не нагло. Поэтому я вымученно произнес «доброго дня», хотя такое радостное пожелание совсем не соответствовало ситуации.
– Я Якоб Сара.
– Юльф… э-э, Ульф Хансен.
– Мой внук говорит, что ты умеешь шутить.
– Правда?
– Но он не может сказать, кто ты по профессии. И что ты делаешь здесь, в Косунде. Только то, что у тебя винтовка моего зятя. И что ты неверующий.
Я бесстрастно кивал; такое кивание не подтверждает и не опровергает сказанного, просто показывает, что вы слышите говорящего. Запихав в рот большой кусок торта, я выиграл несколько секунд на размышление. Я продолжал медленно жевать и кивать.
– И это не мое дело, – говорил мужчина. – Это, как и то, сколько ты собираешься здесь пробыть. Но вот что я вижу наверняка – тебе нравится «Княжеский» торт.
Он пристально смотрел мне в глаза, пока я с трудом глотал. Потом он положил руку на мое больное плечо.
– Помни, молодой человек: милость Божья не знает границ. – Он сделал паузу, и я почувствовал, как тепло его ладони проникает сквозь материю прямо в мою кожу. – Почти.
Он улыбнулся и ушел беседовать с другими скорбящими, и я слышал, как они бормочут «мир тебе».
– Ульф…
Мне не надо было поворачиваться, чтобы понять, кто ко мне обращается.
– Поиграем в тайные прятки? – Он смотрел на меня с серьезным выражением лица.
– Слушай, Кнут, я…
– Ну пожалуйста!
– Хм. – Я посмотрел на остатки торта. – И что это за тайные прятки?
– Нужно спрятаться так, чтобы никто из взрослых не понял, что мы играем в прятки. Нельзя бегать, кричать и смеяться, и нельзя прятаться в необычных местах. Мы играем так, когда проходят собрания. Это весело, правда. Я могу водить первым.
Я огляделся. Других детей здесь не было, только Кнут. Один на похоронах отца. Тайные прятки. Конечно.
– Я считаю до тридцати четырех, – прошептал он. – Начинаю.
Он отвернулся к стене и сделал вид, что рассматривает свадебную фотографию родителей, а я отставил блюдце и начал осторожно пробираться через гостиную и по коридору. Я заглянул в кухню, но Леи там уже не было. Я вышел на улицу. Ветер усиливался. Я прошел мимо машины без номеров и увидел, как несколько капель дождя, принесенных порывами ветра, упали на лобовое стекло. Пройдя дальше, к задней стороне дома, я прислонился к стене под открытым окном мастерской и закурил.
Только когда ветер ослабел, я услышал в мастерской голоса:
– Пусти, Уве! Ты выпил и не знаешь, что говоришь.
– Не сопротивляйся так, Лея. Ты не должна долго горевать, Хуго не хотел бы этого.
– Ты не знаешь, чего хотел бы Хуго!
– Во всяком случае, я знаю, чего хочу я. И всегда хотел. И ты тоже этого хочешь.
– Пусти сейчас же, Уве, или я закричу.
– Как кричала той ночью с Хуго? – Хриплый пьяный смех. – Ты много шумишь, Лея, но в конце концов уступаешь и повинуешься своим мужчинам. Как повиновалась Хуго, как повиновалась отцу. И как будешь повиноваться мне.
– Никогда!
– Так мы поступаем в нашей семье, Лея. Хуго был моим братом, теперь его нет, и значит я несу ответственность за вас с Кнутом.
– Уве, довольно!
– Спроси у своего отца.
Последовала тишина, и я подумал, не уйти ли мне.
Но остался стоять.
– Ты вдова и мать, Лея. Будь разумной. Мы с Хуго делили в жизни все, и он бы хотел, чтобы мы так поступили, даю тебе слово. И я хочу. Иди сюда, позволь мне… Ай! Чертова баба!
С грохотом захлопнулась дверь.
Я услышал тихие ругательства, потом что-то упало на пол. В этот же миг из-за угла дома показался Кнут. Он широко раскрыл рот, и я замер, предчувствуя крик, который меня разоблачит.
Но его не последовало, все было как в сцене из немого фильма.
Тайные прятки.
Я затушил сигарету и поспешил в его сторону, смиренно разводя руками. Увел его в гараж.
– Считаю до тридцати трех, – сказал я и повернулся к красному «фольксвагену» его матери.
Было слышно, как мальчик бежал к входной двери.