И прольется кровь
Шрифт:
– Ох уж не знаю.
– Почему?
Я пожал плечами:
– За это надо платить. Но я научился хорошо переносить отказы.
– Глупости, – сказала она.
Я ухмыльнулся и затянулся:
– Я был одним из таких парней, знаешь ли.
– Каких парней?
Я знал, что отвечать не обязательно, она покраснела, а значит, поняла, что я хотел сказать. На самом деле я немного удивился: она вроде не из тех, кто краснеет.
Но я все же собирался ответить, как вдруг меня прервал крик:
– Какого черта ты здесь делаешь?
Я обернулся. Они стояли
– Ты с этим… этим… южанином!
Дрожь в его голосе поведала мне, что он уже попробовал содержимое бутылки, но я подозревал, что вина за его неспособность найти более оскорбительное слово лежала не только на бутылке.
Лея подскочила, быстро подошла к нему и положила ладонь ему на руку.
– Уве, не надо…
– Эй, ты! Южанин! Посмотри на меня! Ты думал, что сейчас ее оттрахаешь, да? Сейчас, когда мой брат в могиле, а она – вдова. Но им нельзя, ты знал? Даже тогда им не разрешают трахаться! Нельзя, пока они снова не выйдут замуж! Ха-ха-ха!
Он отпихнул Лею в сторону, а потом описал бутылкой широкий полукруг и поднес ее к губам.
– Кстати, с этой, может, и прокатит… – Из его пасти полетел фонтан спиртного и слюней. – Потому что эта – настоящая шлюха!
Он уставился на меня диким взглядом.
– Шлюха! – повторил он, поскольку я не отреагировал.
Разумеется, я знал, что во всем мире обзывание женщины шлюхой – явный сигнал подняться и заехать кулаком в морду обзывающему. Но я остался сидеть.
– В чем дело, южанин? Ты и трахаль чужих женщин, и трус? – Он заржал, явно довольный тем, что наконец-то подобрал нужные слова.
– Уве… – начала Лея, но он отстранил ее рукой с бутылкой.
Возможно, это было ненамеренно, но донышко бутылки ударило ее по лбу. Возможно. Я встал.
Уве ухмыльнулся. Протянул бутылку своим дружкам, стоявшим в полумраке под деревом. И начал приближаться ко мне, сжав кулаки, передвигаясь на полусогнутых ногах мелкими быстрыми шагами, пока не принял правильное положение, немного нагнув голову и прикрывая ее руками. Взгляд его внезапно стал ясным и сосредоточенным. Сам я нечасто дрался после начальной школы. Поправка: я вообще не дрался после начальной школы.
Первый удар угодил мне в нос, и я ослеп от слез, мгновенно наполнивших мои глаза. Второй пришелся в челюсть. Я почувствовал, как что-то отделилось, и во рту появился привкус металла. Я выплюнул зуб и ударил прямо в воздух. Третий удар Уве снова пришелся в мой нос. Не знаю, что услышали они, а мне показалось, что звук перелома похож на сплющивание автомобиля.
Я ударил летний вечер еще один раз. Следующий его удар попал мне в грудь как раз в то время, когда я сделал шаг вперед и обхватил его. Я пытался прижать его руки к телу, чтобы они не нанесли мне других повреждений, но он высвободил левую и несколько раз дал мне по уху и по виску. Что-то хлопало и свистело и как будто лопалось. Я пытался кусаться, как собака, поймал что-то – ухо – и укусил изо всех сил.
– Черт! – заорал он, высвободил обе руки и зажал мою голову под правой.
Я почувствовал запах пота и адреналина – его ни с чем не перепутаешь. Я уже ощущал его раньше. Так пахли люди, которым только что сообщили, что они должны Рыбаку деньги, и они не знали, что будет дальше.
– Если ты ее тронешь… – прошептал я в его искусанное ухо, услышав, как слова захлебываются в моей собственной крови, – я тебя убью.
Он заржал:
– А как насчет тебя самого, южанин? Что, если я вышибу твои оставшиеся красивые белые зубы?
– Приступай, – фыркнул я. – Но если ты ее тронешь…
– Этим?
Единственное положительное, что я могу сказать о ноже, который он держал в свободной руке, – это то, что он был меньше ножа Кнута.
– Кишка тонка, – простонал я.
Он приставил кончик ножа к моей щеке:
– Точно?
– Ну давай же, козел… – Я не понял, почему внезапно начал пришепетывать, но потом почувствовал прикосновение к языку холодной стали и понял, что нож уже прошел через щеку. – Вонючий…
Я с большим трудом умудрился закончить, поскольку для произнесения этого слова требуется шевелить языком. Но моя дикция определенно была недостаточно хороша.
– Что ты сказал, хрен моржовый?
Я почувствовал, как нож повернулся.
– Твой брат приходится тебе отцом, – фыркнул я. – Вот почему ты безмозглый и страшный.
Нож резко выдернули.
Я знал, чего ждать, знал, что сейчас все прекратится. И что на самом деле я просил этого, да, умолял об этом. У мужчины, унаследовавшего гены берсерка, не было другого выбора, кроме как вонзить в меня нож.
Почему я так поступил? Черт его знает. Черт его знает, какие задачки мы решаем, как прибавляем и вычитаем, чтобы остаться в плюсе. Знаю только, что фрагменты такой задачки пронеслись в моем измученном солнечной бессонницей и проспиртованном мозгу. В плюсе было то, что одному человеку придется очень долго просидеть в тюрьме за предумышленное убийство, и за это время такая женщина, как Лея, сможет уехать далеко-далеко, во всяком случае, если у нее хватит ума оставить себе хотя бы часть денег, о местонахождении которых ей было известно. Еще один плюс: Кнут Хагурояма вырастет уже настолько, что сумеет защитить их обоих. В минусе была моя собственная жизнь, которая, если принимать во внимание оставшееся мне время и качество жизни, представляла собой не слишком большую ценность. Вот, даже я справился с этой задачкой.
Я закрыл глаза, ощущая тепло крови, стекающей по щеке во впадину между ключицами.
Я ждал.
Ничего не происходило.
– Ты знаешь, что я это сделаю, – произнес голос.
Захват моей головы разжался.
Я сделал два шага назад и снова открыл глаза.
Уве поднял руки вверх и выпустил нож. Прямо перед ним стояла Лея. Я узнал пистолет, который она прижимала к его лбу.
– Убирайтесь отсюда, – сказала она.
Адамово яблоко Уве Элиассена ходило вверх-вниз.