И проснуться не затемно, а на рассвете

Феррис Джошуа

Интернет-присутствие ульмов продолжало расти. Я так суетился из-за своих незаконно присвоенных личных данных, что даже не замечал масштабов происходящего. Например, вышла книга «Частичная история обездоленных», автор Томас Стовер, заслуженный профессор Оклендского университета. Главы этой книги были посвящены евреям, маори, индейцам и другим, менее известным народам – акунси, чагосцах с острова Диего-Гарсия и, разумеется, ульмам. На странице обсуждения в Википедии появились доводы и статьи всевозможных историков, наконец-то направившие дискуссию в нужное русло. Она стала логичной и дельной, когда редакторы прекратили обсуждать истребление амаликитян

и изральскую агрессию и заговорили о том, имеют ли люди право придумывать себе некое историческое наследие, выпускать о нем книги и утверждать, что их выдумка – не выдумка вовсе, а установленный факт. Именно это противоречие обеспечило статье долгую жизнь. Теперь это более-менее стабильная страница, большинство ее поборников и антагонистов взаимоуничтожились в результате коллапса абсолютов – как весьма часто бывает в Интернете. Но все же кто-то иногда дополняет и исправляет статью, призывая остальных вести себя прилично и прежде всего – действовать беспристрастно.

Начинается статья так: «Ульмизм – преобладающая религия ульмов, основоположником которой считается Грант Артур (1960–2022)».

Плотцы, наверное, до сих пор считают, что те твиты и сообщения оставлял я. Не знаю; после поездки в Бруклин к Мирав Мендельсон я ничего не слышал о дяде Стюарте. Признаться, я по нему скучаю. Он значил для меня куда больше, чем я когда-либо значил для него. Таких людей в жизни человека бывает немного. Том Билайл, Боб Сантакроче и Стюарт Плотц – каждый из них мог стать для меня отцом и образцом для подражания, сложись все немного иначе.

Конни иногда пишет мне электронные письма. Они с поэтом поженились и родили сына. Университет выпустил сборник ее стихов, который я перечитывал раз сто, тщетно пытаясь найти там хоть намек на свою персону, хоть маленькое упоминание. Утешаюсь я тем, что она и раньше не писала автобиографичных стихов. Сейчас она – школьный учитель в Кентукки. «У нас в Лексингтоне все прекрасно, – пишет она. – Как ты, как Бетси?»

Бетси каждый год с успехом вывозит меня в Непал с благотворительной миссией. Наш самолет приземляется в Катманду, и большую часть времени мы проводим в близлежащем Боднатхе, где лечим зубы бедным и голодным, которые в лучшем случае чистят зубы веточкой фикуса. Вы не представляете, сколько там обделенных людей, сколько голов, обритых наголо во имя Бога. Целыми днями они только и делают, что крутят молитвенные барабаны да месят сливочное масло из молока яков. Куда ни сунься, всюду на тебя смотрит всевидящий Будда, сидящий на золоченой верхушке ступы – счастливый свидетель страданий своего народа. Я говорю это миссис Конвой.

– Во-первых, Будда – не Бог, – отвечает она. – Буддой может стать всякий. И потом, разве вы не видите, что эти глаза – нарисованы?

– Нарисованы?

– Силы небесные! Молодой человек, как вас легко одурачить!

После работы я хожу по горячим пыльным улицам Катманду, усыпанным нищими калеками и мусором, фотографирую на телефон козлиные головы с обугленными рогами и ухмылками. Они выставлены на продажу и красуются на столах уличных торговцев, словно головы казненных преступников. Я иду мимо семей, ютящихся на порогах домов, мимо альпинистов и туристов, мимо рикш и паршивых собак. Все постройки кажутся мне убогими и обреченными на скорую гибель, окна либо зияют чернотой, либо заколочены досками. Всюду рекламные щиты и вывески.

В 2014 году, в последний день нашего пребывания здесь, я отправился на очередную прогулку по городу и купил нечто необыкновенное, чего не покупал никогда в жизни.

Я имею в виду не какой-нибудь экзотический сувенир из рога редкого животного, обитающего только на родине Будды, нет. Эта вещь прибыла сюда прямиком с Мейн-стрит, США, была произведена в Китае и продавалась по всему миру. Что-то вроде этого я уже покупал, и не раз, но именно эта вещичка оказалась в моих руках впервые. В тот миг, когда это произошло, когда я понял, что могу купить ее и надеть, я осознал свою внутреннюю свободу, одуряюще экзистенциональную свободу: если я способен на столь радикальный поступок, значит, меня больше не связывают оковы суеверий и фанатичной верности, этой извращенной врожденной преданности. Меня пробила дрожь. Вышеупомянутая вещь, выгоревшая на солнце бейсболка «Чикаго кабс», лежала за заляпанной витриной магазинчика, торгующего альпинистским снаряжением. Над козырьком красовалась алая буква «С» – символ бездарности и плохой игры. Уже сто пять лет «Кабс» не одерживали победу в Мировой серии. Это не только самая длинная полоса неудач в истории бейсбола, это самая длинная засуха в истории любого американского профессионального спорта. Подумать только! Можно снова молить Бога о хорошем сезоне, напряженно наблюдать за игрой, вновь испытывать опустошающее горе, которое может вызвать лишь крушение многолетней, мучительной надежды на торжество справедливости. Господи! Мир заиграл новыми красками! Можно снова о чем-то мечтать! Я вошел в лавку, а когда вышел, на голове у меня сидела бейсболка «Чикаго кабс». Сидела она не очень хорошо, придется долго обминать ее под себя. Я пропустил грузовик «Тойота» с мешками риса и шагнул в толпу.

– Дядя, дядя!

Рядом со мной откуда ни возьмись появился мальчишка в грязных джинсах и футболке FILA. Я давно привык к этим беспризорникам, они часто обступают меня и клянчат мелочь.

– Хочешь бить?

– Что?

Он держал в руках какую-то деревянную планку и улыбался. Я посмотрел на него повнимательней и вдруг присел на корточки, схватив его за руки. Это был маленький темнокожий непалец с пухлыми щеками и тонкой цыплячьей шеей. Но в глаза бросалась его улыбка. Что называется – улыбка от Бога. Большие белые зубы, крепкие розовые десны.

– Кто лечит тебе зубы?

– Ты.

– Я?

– Ты зубной врач.

– Так это моих рук дело? Скажи «а-а-а». Открой широко-широко. Теперь сплюнь.

Он сплюнул на дорогу, и остальные дети засмеялись.

– Хорошая работа, – сказал я.

– Теперь бей! ОК?

До меня дошло, что планка у него в руке – это импровизированная крикетная бита. Я встал.

– Я не умею.

– Ничего! Я показать.

Он вручил мне биту. Ребятня разбежалась по местам. У меня за спиной маленький беспризорник выстроил три башни из помятых пивных банок. Калитки, или как там это называется. Никогда не разбирался в крикете.

Расталкивая зевак и расчищая питч, мальчишка побежал на свое место. Я был в бейсболке «Чикаго кабс»; от меня ждали чудес.

– Что я должен делать? – крикнул я мальчишке.

– Как в бейсболе. Просто бей.

– Просто бить?

– Бей, бей!

– Хорошо.

Я занял свое место.

– На старт, внимание, марш! – крикнул он.

И выполнил странный, отточенный и изящный «виндап». Его рука яростно вертелась, когда он рванул вперед. Мяч полетел стремительно и низко над землей. «А, чем черт не шутит!» – подумал я. И взмахнул битой, не соображая, что делаю и зачем, без всякой надежды на успех, одним глазом следя за мячом, а вторым – сверля небо.