…И пять бутылок водки
Шрифт:
Они разговаривали, стоя метрах в пяти от шашлычной.
– Ладно, – сказал Игорь, – зайдем! – и поворотился лицом к двери, И вздрогнул – увидев старого своего партнера, Копыто. Увидел тщедушную его фигуру, низкий скошенный лоб, мерно двигающиеся, жуюшие челюсти.
Копыто возник из-за угла дома и стоял теперь, чуть пригнувшись, сжимая в руке револьвер.
Взгляды их встретились, перекрестились. Копыто усмехнулся; темная судорога прошла по его лицу. Он поднял револьвер. Вороненая синяя сталь ствола сверкнула, отражая солнце… И сейчас же – с коротким хриплым воплем – Интеллигент отпрянул, сунув руку под
Он искал там свой кольт! Он совсем забыл про то, что решил начать новую жизнь. Жест его был привычным, безотчетным, стремительным – но оружия на месте не оказалось. Пальцы нащупали пустоту. Это длилось всего лишь миг… А в следующий – раздался выстрел.
Игорь ощутил режущий, жаркий толчок в грудь, сразу ослаб и медленно, тяжко осел на талую землю.
От острой боли сознание его затуманилось, багровая муть заволокла взор. И сквозь эту муть он разглядел Савицкого, вскинувшего руку для ответного выстрела. Левая рука следователя была прижата к боку и пальцы – окрашены в красное…
Затем Савицкий покачнулся и как бы ушел за кадр – растворился в дыму. Откуда-то издалека донеслись до Игоря многие голоса, топот ног. Потом на него пролилась и плотно объяла темнота.
Очнулся он в больнице. Оказалось, что у него прострелена грудь и слегка задета верхушка правого легкого; ранение, в общем, не смертельное, – объяснил ему врач, – но все же достаточно тяжелое, скверное…
Ему, тем не менее, повезло! Как выяснилось из дальнейшего разговора с врачом, в завязавшейся перестрелке уцелел один лишь Игорь; Савицкий умер на следующее утро от внутреннего кровоизлияния, а Копыто – там же, на месте, скошенный пулей следователя, пробившей ему горло.
Размышляя о случившемся (а времени для этого у него теперь было достаточно!), Игорь недоумевал: каким это образом Копыто узнал о его маршруте? Как этот ублюдок сумел догадаться, что он очутится вместе с Савицким возле шашлычной – да еще в тот именно день?
«Может быть, Копыто следил за мной? – предположил Игорь. Но тут же отверг эту мысль. Нет, вряд ли… Я проглядел Савицкого – но это понятно. Я же не знал его раньше! А такую морду я сразу бы засек, заметил… Нет, если он и следил – то не за мной, а за чекистом… И это тоже очень странно, Копыто ведь чужой здесь, приезжий; он не знаком, в сущности, ни с кем.
И вообще, зачем ему было стрелять? За что мстить? Воровская кодла давно уже выяснила все – и простила меня, звала обратно. Об этом ему должно было быть известно…
Стало быть, с кодлой он не встречался! Но если это так, откуда же у него, – только что вышедшего из тюрьмы – появился наган?
Ах, непонятно все это, – думал Интеллигент, лежа в бинтах, на узкой больничной коечке, – непостижимо, туманно… Но, с другой стороны, что Бог ни делает, – все к лучшему. Весьма возможно, тут – простое совпадение, роковой случай… Что ж, этот случай его как раз и покарал, и сгубил! Все ведь началось с его слов. Копыто первый обвинил меня перед урками, опорочил, и вот, получил теперь пулю. И не куда-нибудь – в самую глотку!»
На третий день его навестила Наташа.
– Больно? – спросила она, усаживаясь рядом и легонько, – кончиками пальцев – касаясь тугих, оплетающих его грудь, бинтов.
– Да как тебе сказать? – Игорь приподнялся, кряхтя. – Вообще-то, побаливает… Но рана не страшная.
– Ну, слава Богу, – сказала, с легким вздохом, Наташа. – Слава Богу. Я так за тебя беспокоилась!
– Ничего, – ответил Игорь, – не волнуйся. Все будет в порядке. – Ему было трудно говорить, и он поминутно запинался, умолкал, цедя сквозь стиснутые зубы воздух. – Скоро я встану, оклемаюсь – и мы с тобой уедем отсюда, заживем по-иному…
– По-иному? – спросила она, опуская глаза. – Это как же?
– Ну, как! Хорошо…
– И что ты будешь делать?
– Уж во всяком случае – не воровать… С этим теперь покончено. Навсегда. Бесповоротно.
– Как ты, кстати, на это решился? – поинтересовалась она. – Ты ведь был такой убежденный…
– Был, верно, – трудно, медленно, сказал Игорь. – Но потом все изменилось. Раньше я подчинялся воровскому закону – теперь вышел из него. Оказался в пустоте… И дальше так продолжать невозможно. Если уж я отбился от одного берега – надо приставать к другому… Нельзя жить без правил, понимаешь? Нельзя! Я, во всяком случае, – не могу.
Он перевел дыхание и затем – помедлив несколько:
– Ты какая-то странная. У меня такое ощущение, будто ты – не рада… Вспомни: ты же сама меня упрекала в том, что я – уголовник. Ну, вот, теперь я – другой! И давай попробуем вместе начать новую жизнь. Уедем, я буду работать…
– Но что ты вообще умеешь? – Она быстро глянула на Игоря – взмахнула ресницами – и снова погасила взгляд. – Что ты можешь?
– Я, милая, много могу, – высокомерно ответил Игорь. – Конечно, мирных, так сказать, специальностей, у меня пока что нет – но это пустяки. Дай срок. Научусь!
– Ах, Игорек, – мягко проговорила Наташа. – Ты, право же, как ребенок – видишь то, что хочется, а не то, что есть. Вот ты говоришь: научусь… Думаешь, это легко? И пока ты научишься – как мы с тобой жить-то будем? Рай в шалаше – это хорошо лишь в поэзии… Да и не гожусь я для этого. И ты тоже – вряд ли.
– Так ты что же, не согласна? – спросил, мрачнея, Игорь, – не хочешь?
– Не то, что – не хочу, – сказала она, – дело не в этом… Просто боюсь…
– Чего, например?
– Всего… Трудностей, нищеты… А это ведь будет, будет непременно! И поверь мне: трудности не улучшают отношений, не укрепляют их – наоборот! Рано или поздно, начнутся ссоры, придет охлаждение; этого-то я как раз и боюсь. – Витая, рыжеватая прядка упала ей на глаза. И она отвела ее медленным, усталым движением. – Боюсь того, что обстоятельства погубят нашу любовь… А губить ее мне не хочется.
– Но она хоть есть – любовь-то? – Тяжело шевельнулся Игорь. – Что-то мне уже и не верится…
Он усмехнулся при этих словах. Он был внешне спокоен и ровен – но таким он только казался! В душе его что-то дрогнуло, словно бы там натянулась струна, звучащая тихо, горестно и надрывно.
– Да, не верится, – повторил он. – Вот, когда я был блатным…
– Ах, Игорек, – перебила она его, – ну, как ты не улавливаешь? То, что ты – уголовник, рецидивист – это мне, естественно, не нравилось. И никогда не могло бы понравиться. Но, с другой стороны, во всем этом была – как бы тебе получше объяснить? – некая необычность, своеобразная романтика, что ли… Ты тогда попал в беду, нуждался в помощи, в защите…