И рвется цепь
Шрифт:
Нам объявили, что филиал будет работать, но временно все мы в отпуске. Разумеется, оплачиваемом. Меня это устраивает. Я переодеваюсь в туалете. Аккуратно складываю костюм в специальный мешок с вешалкой. Теперь мне нужно забрать кое-какие вещи со своего стола и из ящиков. Мне совершенно ясно, что сюда я больше никогда не вернусь. Нет никакого смысла ждать открытия филиала, проще найти новую работу. Но пока я собираюсь отдохнуть недельку-другую. Я выхожу из туалета и иду по коридору. Навстречу мне движутся какие-то люди, но лиц их я не различаю. Здесь меня больше ничто не держит, и я не вижу смысле соблюдать социальные ритуалы дальше. Я вхожу в свой кабинет. Трое коллег сидят с растерянным видом, посреди кабинета стоит Лидочка. Она сейчас ко мне спиной. На ней сегодня приталенные брюки и шелковая белая блузка. Просвечивает лифчик. Она что-то говорит мужчинам, их лица зафиксированы
– А-а, вот и ты! Сейчас ты нам все и расскажешь, – хищно произносит она. – Ну, что там было? Слухи давно ходят.
– Я пришел забрать свои вещи.
– Да погоди ты, что они сказали? Ты ж был там!
– Я не помню. Нас закрывают. Меня это больше не интересует. Я пришел забрать свои вещи.
Я делаю шаг в ее направлении. Она стоит как раз напротив моего стола. Лучше бы она отошла и пропустила меня. Мне не нравится этот диалог. Если всем все известно, зачем так усложнять.
– Так тебя что, вообще ничего не волнует? – Она повышает голос. Лицо ее розовеет.
– Нет. Я пришел забрать свои вещи. Пожалуйста, ты не могла бы отойти?
– Черт возьми, да скажи же, что происходит?! – Теперь она кричит.
До меня начинает доходить. Она была эмоционально привязана ко мне все это время, и теперь я должен быть для нее спасательным кругом. Но я не хочу. Я хочу как можно скорее убраться отсюда. Я подхожу к своему столу – она медленно отодвигается в сторону – беру со стола чашку, открываю ящик, вытаскиваю оттуда внешний жесткий диск. На него я сохранял резервные копии отчетов. Теперь он мне не нужен, но и оставлять его глупо. Я купил его на свои деньги.
– Ты что, вот так и уйдешь? Ничего не объяснишь нам? Тебе вообще плевать? – Она чуть не плачет. Я понимаю, что у нее, видимо, рушится жизнь, но ничем не могу и не хочу ей помочь.
– Да. Мне нужно на тренировку. Мне нужно идти. Не кричи, это ничего не изменит.
– Ебаный псих! – Она орет, один из мужчин встает и отходит к окну, как будто Лидочка сейчас может взорваться, подобно гранате. – Ебаный псих! Ты ебаный псих! Ты всегда был таким! Тебе просто наплевать на всех вокруг, потому что у тебя ничего нет. Конечно, тебе дали золотой парашют, да? Права я?
– Счастливо оставаться, – говорю я, складываю вещи в спортивную сумку и выхожу из кабинета.
Я иду в раздевалку, надеваю куртку и выхожу из офиса. Скоро придется искать новую работу. Но пока я буду жить без нее. Интересно, чем мне занять свое время?
Я выхожу из офисного здания. В последний раз я прошел через вестибюль, мимо пафосной скучающей охраны. На улице дождь. У меня в руках спортивная сумка, в которой лежат костюм, чашка и жесткий диск. Я иду к метро, чтобы поехать домой. В вагоне я вижу двух попрошаек. У них церебральный паралич и детские, навеки детские лица, а еще голоса, как у карликов. Они просят денег, чтобы продолжить существование. Говорят как-то нараспев. Сюжет болезни и боли. Я смотрю, как они идут по вагону. Я стою у запертой двери в торце вагона. Думаю, каково это – родиться калекой. Ничего не уметь, кроме как гнусаво просить мелочь. Ходить по вагонам. Я пытаюсь представить, что думают о них все эти люди, подающие и не подающие им мелочь. Вообще, каково это – испытывать отвращение, страх стать чем-то подобным. Еще у них есть страх за детей. Дети… Я не представляю, как можно завести ребенка. Жениться на женщине. Сделать ее беременной. Ласкать ее… Я видел все это в кино и в порно. Разная степень интенсивности ласки. У меня так никогда не получалось. Я даже говорить с ними не могу.
На своей остановке я покидаю вагон и поднимаюсь наверх. Сажусь в автобус, еду по мокрым холодным улицам. Уже темнеет. Окраина города сильно отличается от центра, но здесь жизнь честнее. Людские страсти и желания заметнее, очевиднее. В наземном транспорте полно народу. Запах перегоревшего алкоголя, духов, мокрой одежды, волос, мужских и женских тел. Пока автобус едет до моей остановки, я просто смотрю в заднее стекло на огни города, на дорогу и светофоры, горящие красным и зелёным попеременно. Я выхожу из автобуса и иду домой. Вот мой обшарпанный подъезд, надпись в лифте «Сдохните!». Открываю дверь квартиры, раздеваюсь и ложусь на диван. Я включаю телевизор и смотрю его до позднего вечера, пока не начинает клонить в сон. Я узнаю о том, чем питается комодский варан, о новых угрозах со стороны Запада и наших решительных ответах на эти угрозы.
Я начинаю думать о том, что могло бы произойти в моей жизни, если бы я ответил Лидочке взаимностью. Мы трахаемся, потом у нее растет живот. Я везу ее в роддом, мы привозим домой ребенка. Она покупает ему пеленки и распашонки. Мы едем к ее родителям на дачу. Мы стареем и умираем. Картина не так уж и плоха. За исключением того, что от меня потребуется какое-то участие в этом сценарии. Но я не могу в нем участвовать. Я не знаю, как мне общаться с людьми, что нужно говорить, как испытывать нежность к жене.
Глава четвертая
Я просыпаюсь от слов из телевизора о том, как правильно чистить зубы. Ведущая сообщает мне, что круговые движения – это не совсем правильно, и в идеале нужно тщательно выметать щеткой остатки пищи по сторонам рта, а чистка зубов, включая обработку щеткой языка, должна продолжаться не менее четырех-шести минут. Я выключаю телевизор, шествую в туалет и шумно отливаю. Сплю я всегда голый, так удобнее, и больше отдыхает тело. Сегодня я иду в стрелковый клуб. Я прохожу на кухню, ставлю сковородку на плиту и, когда она нагревается, добавляю масло и четыре яйца. Я съедаю их прямо со сковороды, потом достаю из холодильника пачку восемнадцатипроцентного творога, вываливаю его в глубокую тарелку, добавляю сметану и стараюсь быстро проглотить эту дрянь, запивая крепким кофе.
Я терпеть не могу молочку, но кальций необходим для прочности костей, а при моих нагрузках в зале одними добавками не ограничиться. После этого я встаю и одеваюсь так же, как и обычно, – в джинсы, футболку, теплую спортивную толстовку с капюшоном и кожаную куртку. Открываю шкаф в прихожей, достаю пластиковые наколенники и кидаю их в рюкзак. На часы мне смотреть не нужно, по своим внутренним ощущениям я знаю, что сейчас приблизительно одиннадцать часов утра. Значит, к двенадцати буду в тире. И все же, выходя из квартиры, достаю телефон, нажимаю кнопку включения и бросаю беглый взгляд на экран. Так и есть – одиннадцать часов десять минут. Во дворе по-субботнему пустынно. Я замечаю три фигуры – мамашу с коляской, движущуюся мне навстречу, старуху, стоящую у соседнего подъезда, и дворника в желтой робе, подметающего листья, превратившиеся в мокрую бурую массу. Асфальт по-прежнему сырой, но дождя сейчас нет. Доезжаю в автобусе до тира. Весьма неплохой стрелковый клуб, цены стандартные, индивидуальные занятия с инструктором. Вхожу в пластиковые двери помещения ДОСААФ, киваю охраннику, следую в подвал и нажимаю кнопку у металлической двери, глядя в камеру, висящую чуть выше. Замок лязгает, и я тяну тяжелую дверь на себя. Двигаюсь по узкому коридору, стены которого увешаны схемами устройства различных видов вооружения – от ПМ до РПК, и оказываюсь в стрелковой галерее. Длинное помещение – пятьдесят метров. Пол усыпан гильзами. Инструктор ждет меня за столом, стоящим у левой стены. Перед ним чемоданчик с пистолетами и магазинами.
– Привет, здоровяк! – Он приветствует меня первым, когда я приближаюсь на достаточное расстояние для установки социального контакта.
– Привет.
– Ну что, поработаем? Как и обещал, сегодня со сменой магазина, стрельба из укрытия с левой. Готов?
Я киваю. Инструктор привык к моей немногословности. Для него я очередной чудак, которому нечем заняться и у которого достаточно денег, чтобы оплачивать программу тренировок. Инструктор одет почти всегда одинаково. Сегодня не исключение. На нем зеленая камуфляжная футболка, серые штаны натовского образца, черные кроссовки Adidas. В набедренной кобуре вечный ПМ. С другим оружием он никогда не работает. Ему под пятьдесят, уже наметился живот, но дряблости в теле еще нет, он держится. Широкоплечий, с круглым лицом. Редеющие волосы коротко стрижены. Он протягивает мне открытую кобуру с портупеей, и я надеваю ее сверху, поверх ремня джинсов. Это моя личная кобура, но я не вижу смысла хранить ее дома. Расписываюсь в журнале техники безопасности. Достаю черные наколенники из рюкзака. Надеваю их, беру оружие, такой же ПМ, как у инструктора. Мы выходим на огневой рубеж, после чего он ставит мне задачу. Упражнение похоже на то, что я уже выполнял ранее. Передо мной на расстоянии тридцати метров расположены ростовые мишени, изображающие нападающих с автоматическим и короткоствольным оружием. Они располагаются на разном расстоянии и под разными углами. Но первая мишень находится на отметке двадцать метров.