И снова уйдут корабли...
Шрифт:
— Что будем делать, ребятки?
Летчики молчали, дымили сигаретами, и струйки дыма, поднимающиеся к потолку, без остатка стирали над их головами струи холодного воздуха, пробивающиеся через щели в оконной раме.
— Не положено по показателям… — неуверенно начал аэродромный синоптик с мятым невыспавшимся лицом.
— Конечно, не положено! — согласился Шаров. — И без тебя вижу. Но…
Он осекся, потому что больше этого «но» сказать ему было нечего.
Опять помолчали. Малевский придавил в консервной банке, приспособленной под пепельницу, недокуренную сигарету и тут же прижег новую.
— Вот как раз здесь и корреспондент, — неуверенно произнес Шаров, взглянув на меня. — Обо всем и напишет… В «Правде»!
Начальственной уверенности в голосе начальника аэропорта не было. Он даже не просил, скорее, сам с собой разговаривал вслух.
— …Ну, если напишут… Да еще в «Правде»… То… — По тонким губам Войтова, командира «Ил-14», проскользнула улыбка, и я не понял: иронизирует ли или всерьез принимает аргумент Шарова.
Начальник аэропорта выжидательно смотрел на летчика, губы его беззвучно шевелились, словно подсказывали продолжение начатой Войтовым фразы.
— То… — наконец, повторил он вслух.
— То, пожалуй, полетим…
Шаров почему-то не обрадовался принятому летчиком решению, а вроде бы забеспокоился, замельтешил лицом:
— Но ведь ветерок — ого-го! — бросил быстрый взгляд к окну. — Ишь как крутит. Риск! И немалый. Может, еще погодим?..
— Помрет чукча, — глядя в стол, обронил штурман «Ила» Краснов — сухощавый человек в новой скрипучей кожанке. — Крутить может еще неделю… Арктика!
— Вот именно, неделю! Даже больше, — поддержал Шаров, и было непонятно, какой все-таки стороны он держится в этом нелегком разговоре.
Всем было ясно, что в конечном счете последнее слово за Войтовым. Тот почесал пальцами плохо выбритую, с кровавыми надрезами щеку, посопел:
— Рискнем! — пробормотал со вздохом. — Раз уж обещают написать в газете…
— Конечно! Конечно! — поспешил заверить я, отлично понимая, что тот иронизирует. — Непременно напишу.
И вдруг пришло решение:
— А меня с собой возьмете?
Войтов наморщил лоб, озадаченно взглянул на меня и в таком виде оставался долго, словно решал в высшей степени сложную проблему.
— С собой? В море?..
— Не советовал бы! — с сомнением высказался Шаров. — В таком рейсе пассажирам не положено.
— Корреспондент — не пассажир, — сказал Малевский. — Тоже на работе. Как же будет он тогда писать об операции в газете? Здесь нужна правда.
В лице Шарова проступило страдание:
— Что же вы со мной делаете, ребята! Ну ладно, без летчиков не обойтись. Летите, коль сами изъявили, так сказать, охоту. Не принуждаю. Но зачем мне брать ответственность еще и за корреспондента? Тем более из «Правды».
— Я тоже по своей охоте.
Начальник аэропорта опустил голову и тяжко помотал ею над столом, словно встряхивая мозги, в которых запутались мысли. Потом сухо почти официально бросил:
— Напишите мне расписку: всю ответственность берете на себя!
Составили план операции. В ней участвуют два самолета — «Ил-14» и «Ан-2». Первый должен отыскать, а второй попытаться сесть на льдину и снять охотника. Если Малевскому это не удастся, придется вызывать с соседней базы вертолет, а прийти он может лишь при подходящей погоде — такая ему не по силам.
Командир «Аннушки» Малевский целый час просидел над картой вместе со штурманом «Ила» Красновым, намечая район будущих совместных действий.
— Вот, смотри! Сунулся я в этот квадрат-морось. Развернулся и пошел по кромке. Вижу — каша, потом чистая вода, примерно километров тридцать по углу визирования. Ну а дальше уже остров Колючин. Ветер к нему.
Искать решено было ближе к острову Колючин. Краснов начертил на карте предстоящий маршрут «Ила». Неужели все это мы должны пройти? Ну и полетик! От аэродрома в море протянули прямую линию, а здесь, в море, на довольно приличном расстоянии от берега линия резко ломается, загибается в обратную сторону, идет снова к берегу, вновь ломается… И так по обширному полю карты. Это называется делать «гребенку», которой и прочесывают огромный морской участок, куда с учетом ветра и дрейфа льдов предположительно могло за минувшую неделю унести льдину с охотником.
— До льдины уж как-нибудь доберемся, — вздохнул Краснов. — Только бы человека разглядеть на льдине! Вот в чем вопрос!
За иллюминатором простирается белая равнина, вспухшая у горизонта сахарно-прозрачными горами. Постепенно горы остаются позади, и тундра переходит в море, но не сразу, какое-то время мы летим над припайным льдом, и только разводы трещин на нем свидетельствуют, что под крылом уже сам Ледовитый океан. А вот и кромка — лед из белого становится серым, почти ровно, будто по линейке обрезается, и под нами голубое, шелковисто лоснящееся полотно чистой воды.
Снижаемся до трехсот метров и идем по линии первого зубчика громадной гребенки, которую вычертил Краснов на карте. На чистую воду легли прихотливой формы пятна плавающих льдин — будто расстелили внизу броский ситчик на весеннее платье. Ситчик морщится под напором сильного ветра, видно, как на льдинах дымится поземка.
В пассажирском салоне я в единственном числе. Сижу в первом ряду, дверь в пилотскую кабину открыта, и я вижу охваченные дужками наушников разномастные головы летчиков, их стриженные до белизны затылки — вчера по причине пурги и ничегонеделанья всем экипажем ходили в поселковую парикмахерскую. Слышу голоса летчиков, наблюдаю за их движениями, и это вроде бы приобщает меня к их трудной поисковой работе.