И снова уйдут корабли...
Шрифт:
Это все, что сказал нам о себе при знакомстве Абдулла. С того дня мы подружились, он временами с дочкой заглядывал в наш жилой городок, а мы к нему в хибару.
Он оказался славным человеком, наш Абдулла! И вот пригласил в этот необычный рейс — Бориса, Андрея и меня.
Укрепили на лодке мотор. На две стойки-рогатины положили по длине лодки два бамбуковых шеста, один толще другого. Это разборная мачта. Испортится мотор — поднимем парус. Зажгли керосиновую лампу газового каления, яркую, как автомобильная фара. Весь видимый мир лампа собрала у наших ног, а ночь за бортом
Наконец, отчалили. Абдулла был за моториста. Кроме него, все мы в морском деле новички, в тропиках недавно и поэтому были полны энтузиазма и желания преодолевать «трудности» на пути к таинственным коралловым островам, которые нам решил показать Абдулла. Четверть часа лодка шла по прямому и гладкому, как асфальтовая магистраль, каналу. На его притихших берегах, тесно прижавшись одна к другой, дремали во мраке бедные рыбацкие хижины.
— Здесь живут мои друзья, — сказал Абдулла.
Друзья у Абдуллы, наверное, живут всюду, где он побывал.
Мрак за бортом внезапно поредел, и наша лодка споткнулась на горбине первой морской волны. Море! Поначалу не глазами, а легкими своими ощущаем его, и первый глоток свежего соленого воздуха весело звенит в груди эхом, долетавшим из бескрайнего простора. Яванское море! Не раз выходил я в моря на кораблях, но вот чтоб на лодке, да не в близкий рейс, да еще ночью! За кормой Джакарта в электрическом зареве, а впереди влажный мрак, и в нем дрожащая горстка огоньков, словно осыпались огоньки с берега и унесла их волна прочь, как кокосовую скорлупу.
На эти огоньки и держим курс. Там рыбаки. Они жмутся к берегу, а нам дальше — в открытое море, километров двадцать! И радостно и тревожно немного. Да еще гроза идет! Явилась совсем внезапно. Будто из морских глубин выползла, грозно взорвалась первым громом, рассыпала во мраке серебряную мишуру молний. В тропиках грозы неистовые.
— Пройдет мимо, — равнодушно замечает Абдулла.
И вправду прошла. Гром, не торопясь, укатил колымагой куда-то на восток, высекая по пути из округлых облаков, как из булыг, искры молний — только ветерком обдало.
А вот и рыбаки! Я думал, что увижу лодки, а их не оказалось. Вместо лодок торчали в море какие-то странные сооружения, возвышались над волнами бамбуковые каркасы, словно решили строить здесь хижины. Наверху на перекладине притулился шалашик. Внутри каркаса над самой водой на веревке висит керосиновая лампа. Абдулла объяснил:
— Спустят с каркаса сеть в воду, зажгут лампу. Рыба сама и идет на свет. Вытянут сеть — улов хороший. Моря у нас богатые…
Миновали рыбаков, впереди теперь уже совсем беспросветная мгла. Прошло полчаса, и мгла плотно обжала нас со всех сторон — ни электрического зарева города, ни робких рыбацких огоньков, только за невидимым горизонтом слабые всплески света далекого маяка. Одни во всей вселенной!
А как это Абдулла узнает направление? Ни компаса на лодке, ни звезд на небе! Обнажая крепкие, торчащие вперед зубы, он радуется нашему недоумению:
— Я в городе скорее заблужусь.
В свете керосиновой лампы его плотная фигура на корме выглядит надежной и нерушимой, как морская скала. Мы верим в Абдуллу непоколебимо.
— Земля! — кричит переполненный восторгом первооткрывателя Борис. Он исполняет обязанности впередсмотрящего. — Остров!
Загородив лампу краем расстеленного на дне лодки паруса, чтоб не мешала, мы повисаем над бортами и с трудом различаем во мраке сгусток черноты, узкий и продолговатый.
— Это не тот! — умеряет наш восторг Абдулла. — Это плохой остров. Деревьев мало. Наш дальше.
«Наш» мы обнаруживаем в темноте через час.
Лодка мягко выползает на прибрежный песок, смолкает мотор, и в неожиданной тишине мы слышим, как звенят морские струи в коралловых чащобах. Выпрыгиваем на берег, на хрустящие под каблуком выброшенные волной кораллы и ракушки и ужасаемся, что так вот запросто попираем столь бесценные для нас, северян, сувениры.
Борис тут же отправляется обследовать побережье, Андрей нашел в небольшой пальмовой рощице проход и кричит: «Сюда, сюда! Здесь настоящие джунгли!» Я отправляюсь за хворостом для костра. И когда все мы, счастливые и помолодевшие духом и телом, возвращаемся к стоянке, нам кажется, что наконец нашли остров своих детских грез.
Абдулла, неторопливо покуривая сигарету, с улыбкой слушает нас — он немного понимает по-русски — и временами удовлетворенно кивает головой, словно подтверждает, что все паши восторги справедливы, — «я же вам говорил: не пожалеете!».
— В нашем море есть острова и получше, покрасивее, — сообщает он, — Показал бы вам! Да далековато…
Он молчит, раза три затягивается дымком сигареты, на лицо его при каждой затяжке ложатся красноватые отблески.
— Раньше на этих островах голландцы любили отдыхать. Даже домики здесь строили. И никого сюда не пускали, — сообщает Абдулла, щелчком отшвыривая в море недокуренную сигарету. — Когда-то мы с отцом на лодках возили на эти острова пресную воду голландцам.
Потянувшись всем своим мускулистым телом, он блаженно зевает и вытягивается на парусе, расстеленном прямо на коралловом песке. Гасит лампу.
Мы устраиваемся рядом с Абдуллой на жестком и бугристом ложе и под блеск выплывших из-за последних уходящих туч мохнатых тропических звезд, под сухой шорох пальм над головой, тихий перезвон морских струй у наших ног отдаемся безмятежному сну.
…Будит нас солнце, осторожно коснувшись первым лучом наших ресниц, и когда мы открываем глаза и оглядываемся, то нам кажется, будто сны продолжаются.
— Купаться! — командует Абдулла. — Только далеко не плавать. Здесь акулы.
У него отличное утреннее настроение, он весело щурит глаза, на губах светится мягкая улыбка, а его скуластое смуглое лицо поблескивает в лучах утреннего солнца, как отполированное.
Я надеваю маску для подводного плавания и бросаюсь в розовые, похолодевшие за ночь волны, в таинственный мир, где среди зеленых, похожих на кактусы кораллов мельтешат пестрыми лоскутиками неведомые рыбы, спят на песке жирные трепанги, топорщатся ядовитыми иглами морские ежи, крабы-отшельники, как мешочники, тяжело волокут на себе свои раковины-хижины.