И снятся белые снега…
Шрифт:
— Это не истерика! — вскрикнула она. Вскочила на ноги, схватила с тахты спящую дочь, загородила ему дорогу. И, задыхаясь, стала говорить: — Ведь это твой ребенок! Смотри, это твой ребенок!.. Мариночка, проснись… Вот твой папа… твой папа Юра… Он хочет нас выгнать!.. Тебя и меня…
Девочка испуганно заплакала.
— Дай сюда! — Юра забрал у нее ревущую дочь. — Тихо, тихо, не плачь… — Он выбросил недокуренную папиросу в дверцу печки, понес Маринку к окну.
Маринка перестала плакать.
— Ты соображаешь, что делаешь? —
— Я уже ничего не соображаю. Прости меня… — Люся села на тахту, закрыла руками лицо. Плечи ее дрожали, она глухо всхлипывала.
Он прошелся с Маринкой к порогу и назад к окну. Снова сказал:
— Никто тебя с ребенком не гонит. Если тебе некуда деться — оставайся и живи.
Снова он прошел к порогу и к окну. Снова сказал:
— Дом на две половины. Занимай любую, места хватит.
— Папа!.. А у тебя — ушко!.. — сказала ему Маринка и, засмеявшись, стала дергать его за ухо.
Ничего этого не знала Соня, и не могла она ничего этого знать.
Утром она принялась будить усача, с которым так нежданно свела ее судьба.
— Дядя Ефим, вставайте. Вы говорили, молоко некуда девать… Смотрите! — указала она на открытую дверь вагона.
Рядом с их товарняком стоял пассажирский поезд. На вагонах пестрели броские полотнища: «Ура нам, студентам-строителям!», «Ребята, построим в пустыне город!», «Даешь Пустыню и — не пищать!..»
Из вагонов выпрыгивали парни и девчонки, бежали к вокзалу. В руках у них были чайники, котелки, сумки.
— Девочки, ребята! — крикнула Соня. — Кому молока? Подходите, свежее!
К вагону тут же подбежали несколько девчонок.
— Почем молоко?
— Нипочем, так берите, — ответила Соня, подкатывая к дверям тяжелый бидон.
— Ребята, сюда!.. Молоко бесплатное дают!.. — восторженно заорали девчонки.
— Як так — бесплатно? — растерянно спросил Соню усатый Ефим. — В магазин бы сдать, под квитанцию…
— Так это же студенты! — ответила ему Соня.
Спустя минуту бидоны стояли на земле. Со всех сторон к Соне тянулись руки с чайниками, бутылками, котелками. Со всех сторон ей кричали:
— Девушка, спасибо!.. Чернобровая, поехали с нами!.. Не слушай историков, давай к нам! Математики в обиду не дадут!.. Слушай, молочница, куда путь держишь?
— До Иркутська, хлопчики, до Иркутська! — отвечал за Соню Ефим, забрасывая в вагон пустые бидоны.
К вагону подбежала толстая, тяжело дышавшая молодица, нагруженная всевозможными узлами и свертками.
— Ой, Юхим!.. Ой, догнала!.. Ой, на скором примчалась!.. — говорила она Ефиму, закидывая в вагон свою поклажу.
— Примчалась! — передразнил ее Ефим и поклонился ей в пояс: — Премного довольны, Ефросинья Демьяновна!
— Ой, Юхимчик, не ругайся!.. Он, чуть сердца не решилась!.. — тараторила та. Потом спросила, указав на Соню: — А цэ шо за девочка наше молоко продае?
— Я
А вокруг вагона не стихал шум. Лилось в посуду молоко.
Экспресс, был тот же, и те же проводницы стояли в дверях вагонов. Но они не приветствовали Юрия, как прежде. Впрочем, он тоже не обращал на них внимания, а быстро шел к вагону, у которого стояла тетя Маша.
— Здравствуйте, тетя Маша. Позовите, пожалуйста, Соню, — попросил он.
— Зачем тебе Соня? — грубо ответила тетя Маша, подымаясь в тамбур. — Не работает она здесь.
— Как не работает?!
— А так, что на другой маршрут перешла, — ответила тетя Маша и демонстративно отвернулась от него.
— Не понимаю…
— Будет прикидываться, ступай отсюда! — отрезала тетя Маша.
Поезд тронулся, и тетя Маша поднялась на верхнюю ступеньку.
— Послушайте, я напишу Соне, все объясню… Вы передадите ей письмо? Я вас встречу следующим рейсом… Конечно, я не имел права скрывать, что был женат… — говорил он тете Маше, идя рядом с вагоном.
Тетя Маша, не обращая на него внимания, опустила металлическую плиту, закрывавшую ступеньки, и захлопнула дверь.
Мимо Юрия медленно проходили вагоны. Молча и хмуро смотрели на него проводницы.
У выхода из вокзала его ожидала Люся с Маринкой на руках.
— Папа Юра, папа Юра! — потянулась к нему Маринка.
Он взял ее на руки.
— Зачем ты ходишь за мной по пятам? — угрюмо спросил он Люсю. — К чему эта слежка?
— Юра, Маринка так к тебе привязалась…
— Но пойми же ты: вместе мы не будем, — оборвал он ее и ушел с Маринкой вперед.
Девочка обняла его за шею и прильнула к нему.
Через несколько дней его вызвал к себе начальник милиции Бобров. Грузный и широколицый майор сидел в своем кабинете за письменным столом. Перед ним лежала стопка развернутых писем, к уголкам их скрепками крепились конверты. Перебирая письма, он постукивал по ним короткими грубыми пальцами. На нем была форменная рубашка, но без галстука, а китель с погонами висел позади него на спинке стула.
— Вызывали, товарищ майор? — вошел в кабинет Юрий.
— Вызывал, Воронков, вызывал, — ответил тот, окинув Юрия каким-то неопределенным взглядом, точно и не ожидал его прихода. Потом расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, покрутил влево-вправо толстой короткой шеей. — Садись, поговорим с тобой. Разговор не о службе пойдет, о другом…
Юрий присел к столу.
— Вот жара стоит, прямо сумасшедшая, — сказал майор, снова покрутив шеей в вороте рубашки. — А что, ты на рыбалке давно был?
— Давно, — ответил Юрий.
— И я давно. А по слухам на Черных озерах караси сами на крючок прыгают. Не мешало бы съездить…