И снятся белые снега…
Шрифт:
«Нет, задерживаться в порту нельзя, тем более — заходить к Агееву, — размышлял он. — Поселяться одному в гостинице тоже ни к чему — обязательно нарвешься на знакомого капитана или старпома…»
Он прикидывал так и эдак, пока не подумал, что в конце концов все это несущественно. Нужно сделать просто: взять чемоданы, выйти из порта и с первого же автомата позвонить Антону, узнав предварительно по 09 его домашний телефон, поскольку у него, к сожалению, не было в записной книжке ни рабочего, ни домашнего телефонов Антона.
И опять Леонид Владимирович представил, как встретится с Антоном, как они обнимутся, расцелуются. Он не сомневался, что Антон одобрит его разрыв с Лизой, не вспомнит о прежних обидах.
Раньше нет, а в последние месяцы Леонид Владимирович остро сознавал свою вину перед младшим братом.
Антон
Всю неделю Антон с утра до вечера носился по городу, исследуя его вдоль и поперек. Вечером собирались к ужину, Антон, в отличие от Лизы, ее хроменькой матери и самого Леонида Владимировича, ел много и жадно, урабатывая все, что было на столе, после чего принимался рассказывать о войне и фронте. Ему было двадцать пять, он был на шесть лет младше Леонида Владимировича, и всю войну оттрубил на фронте. Он рассказывал, как в зиму сорок второго сидел со своим пулеметом в Сталинграде, вспоминал, как отступал от Киева и как потом форсировал Днепр, как входил в разбитый Ченстохов, как в самом конце войны был ранен в Силезии. Он вспоминал и горькое и смешное, что тоже случалось на воине, и мог говорить до утра. Но хроменькая теща первой уходила спать, Лиза откровенно дремала за столом, да и самому Леониду Владимировичу почему-то неинтересно было слушать бесконечно длинные рассказы брата. Они утомляли его своим однообразием: отбили, наступили, отступили, подавили огнем, ворвались в город. Все мешалось в голове: города, хутора, села, какие-то высотки и речушки, фамилии неизвестных ему капитанов, сержантов, комдивов, майоров — раненых и живых, убитых и умерших в госпиталях, оставшихся без ног, без рук, без глаз. У Леонида Владимировича был завод, план, ему нужно было отдохнуть и выспаться к утру, поэтому у него тоже начинали слипаться глаза, и он, зевая, прерывал Антона и говорил, что пора спать.
Антон уехал к исходу второй недели. Ни с того ни с сего собрался и укатил. Вернувшись с работы, Леонид Владимирович прочел его записку: «Будь здоров. Я отчалил. Явится охота, приезжай домой. Антон».
Леонид Владимирович забеспокоился: Антон крепко потратился, живя у них, с чем же он уехал? «Что вы, Ленечка, разве такой герой пропадет? — развеяла его сомнения хроменькая теща. — Человек с такими наградами, а вы волнуетесь!» А Лиза и вовсе сказала, что Антон при деньгах. Они бегала за нитками на барахолку и видела, как он продавал свой гражданский костюм.
И теперь Леонид Владимирович испытывал угрызение совести, памятуя, как неласково принял тогда брата. Что же до второй их встречи, то о ней он и вовсе стыдился вспоминать.
Семь лет назад судьба свела их в этом самом городе, куда завтра должен прибыть «пассажир». В этом городе он был вторым лицом в управлении рыбным флотом, жил в хорошем особняке, с садом и огородом, где постоянно копалась «божья старушка», имел служебную машину, которой, правда, чаще, чем он, пользовалась его жена, — словом, жил и не подозревал, что Антон находится рядом, а тем более не знал, что брату требуется помощь. О помощи ему написала мать в одном на тех редких писем, что посылала ему на службу. Из письма он уяснил, что у брата были крупные неприятности на прежней работе, поэтому он и переехал с семьей в этот город и работает старшим преподавателем биологии в университете, поскольку он кандидат наук, о чем Леонид Владимирович тоже впервые узнал из этого письма. Тогда что-то помешало ему тотчас же найти Антона, а потом, в самый разгар зимы, он ушел в море и несколько месяцев пробыл в штормовом океане, руководя с плавбазы промыслом рыбы. Вернувшись, он все же позвонил в университет, но какая-то девица игривым голосом ответила, что за окном стоит лето, поэтому доцент Сапожков уехал с семьей отдыхать к своим родителям.
Он отыскал Антона, когда на него самого свалились неприятности. Неожиданно в разные учреждения стали поступать анонимные письма, порочащие его. В каждом письме было что-то новое. То будто он незаконно вывез со строящегося Дома рыбаков линолеум и устлал им полы в своем особняке, то будто взял с портового склада триста метров корабельного шланга для поливка огорода и сада, то будто бы он (хотя этим занималась теща) продает на рынке яблоки и клубнику из сада, в то время как сад казенный, принадлежат горсовету, поэтому, мол, урожаи следует отдавать детскому садику, а не сплавлять на базар. К Леониду Владимировичу зачастили комиссии с проверками, от него требовали письменных объяснении, и он трухнул, зная, что не все в письмах выдумано, и понимая, что его могут привлечь к служебной ответственности. Он сильно переживал в то время, ему хотелось кому-то излить душу, и он по телефону разыскал Антона.
Услышав, что им необходимо встретиться, брат сказал: «Приходи ко мне». Леонид Владимирович ответил, что для него это несколько стеснительно. «Хорошо, я приду к тебе», — сказал Антон. Леонид Владимирович объяснил, что хочет побыть с ним наедине. «Где мы встретимся?» — спросил Антон. «На проспекте, под часами», — предложил он, памятуя, что во времена его молодости свидания назначали именно в таких местах. Потом они сидели в ресторане на вокзале и деловито изучали меню — вроде бы затем лишь и встретились. Антон изменился: в смоляные волосы врезалась седина, лицо пометили морщины. Видимо, он не делал культа из одежды: костюм на нем был дешевый, рубашка — немало раз стиранная. Но при всем при этом Антон казался человеком, уверенным в себе. Главное же, он начисто утратил ту болтливость, какую помнил за нам Леонид Владимирович по прошлой, послевоенной встрече.
И потому что Антон как бы уклонялся от разговора, Леонид Владимирович начал его сам. «Так что с тобой случилось?» — спросил он брата. «Со мной? — приподнял брови Антон. — Да вроде бы ничего», — «А мне Нина писала: у тебя неприятности были, тебя с прежнего места уволили». — «Ну, этого Нина писать не могла. Никто меня не увольнял. Сам ушел. Доказал нескольким авантюристам от науки, что они деляги, меня поняли, но и их не тронули. А раз не тронули, ушел я». — «Значит, у тебя все и порядке?» — «Вполне». — «А как квартира, сносная?» — «Вполне». — «Жена у тебя, кажется…» — «Химик», — подсказал Антон. «Да-да, я помню, Нина писала. И трое детей?» — «Двое, сын и дочь». — «Значит, все в порядке?» — «Вполне, — сухо ответил Антон и спросил: — А у тебя что случилось?» — «Плохо, Антоша, совсем плохо, — вздохнул он и, потянувшись к графинчику, предложил: — Давай Антоша, выпьем».
Пили они мало и мало ели, и ушли из ресторана задолго до закрытия. Так уж получилось, что ни выпить, ни излить душу, как хотелось, Леонид Владимирович не смог. Водка оказалась теплой и не пошла, а ресторанная обстановка совсем не годилась для откровенного разговора: джаз играл так, что закладывало уши. Не вдаваясь в подробности, он сказал лишь Антону, что над ним нависла беда: видимо, его снимут с должности, придется уезжать и устраиваться самому, но куда податься — он не знает. Он ждал сочувствия, расспросов, но Антон принял его слова равнодушно. «Ну, это не смертельно, — усмехнулся Антон. — Без работы не останешься. Зря ты кидаешься в панику». Его обидело безучастие Антона, и он пожалел, что встретился с ним.
Поскольку разговор никак не клеился, а в ресторане было душно и оглушал джаз, Леонид Владимирович попросил официантку рассчитать их. Та отошла к свободному столику подбить итог, а Антон полез в карман за бумажником. «Оставь, я заплачу сам», — сказал ему Леонид Владимирович. Как ни проницательна была его жена, однако ему всегда удавалось утаить от нее немного денег на личные нужды и надежно упрятать. Тогда у него в правой туфле, под стелькой, лежали двадцать пять рублей одной бумажкой. Он наклонился под стол и замешкался, так как нога отекла и туфля плохо снималась. Словом, он опоздал со своими деньгами. Антон успел рассчитаться и первым пошел к выходу. И все же он не мог смириться с тем, что Антон уплатил за двоих. «Подожди меня на улице», — сказал он Антону и вернулся в ресторан разменять двадцать пять рублей.