И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно
Шрифт:
– Бьют! Помогите!
Петя, видно, не ожидал от меня подобного, а думал, что я молча стану его боксёрской грушей, отчего его удар оказался смазанным (а может, я не сплоховал и верно увернулся). Он попал мне левой рукой за ухо в основание черепа и шею. Я же обескураженному Пете заехал в лицо (по-моему, он не успел его надёжно прикрыть рукой). Ударил его я тоже левой. Тут уже сбежался персонал. Петя перестал делать новые попытки меня ударить, а я, уязвлённый, всё ещё пытался пробить его, закрывшегося руками. Это уже видела и Анна Ивановна. Она сказала мне:
– Перестань! Зачем ты набросился на Петю?!
– Он первый начал!
– На тебе нет следов.
Если
– Ты ещё и агрессивный, - заключила она.
А ещё через 3 дня у меня из палаты из письменного стола исчез мешок со 150 граммами чая. Взять могла только медсестра или санитарка во время шмона (обыска-выемки запрещённых предметов). И иду я в этот день вечером мимо открытой двери комнаты-"едалки", где обычно ест персонал, и вижу на холодильнике внутри "едалки" при входе свой мешок с чаем. А санитарка в этот момент стояла спиной к двери. А в дверях стоял Иван Орлов и что-то ей говорил. Я, резко подвинув Орлова, схватил свой мешок с чаем и побежал по коридору. Но, видно, Орлов, козёл, сдал меня, так как эта санитарка пришла ко мне в палату и потребовала вернуть то, что я взял из "едалки". Я ей отдал МОЙ чай.
Выходные прошли без приключений. В понедельник, 18 августа, я утром взял компьютер из каптёрки в палату (без модема). А часов в 10 ко мне в палату налетает персонал и говорит хором:
– Всё! Поработал. Сдавай компьютер сейчас же! И иди на укол. Наказан!
– За что?
– спрашиваю я.
– Как будто сам не знаешь! За чай и за то, что в субботу вечером компьютер не сдал сам, а спрятал его под подушку.
Последнее заявление про спрятанный под подушку нетбук было явным оговором. Такого не было! О чём я и говорю медсестре. Но мне делают укол. В понедельник мне делают уколы утром, днём и вечером, причём вечером сразу 2 - в обе ягодицы. Больнющие такие уколы!
В понедельник и во вторник насчёт моего наказания к заведующей отделением Маргарите Александровне мне так и не удалось попасть. Только в среду. В кабинете врачей я удивился, увидев и Анну Ивановну, которая со вторника официально ушла в отпуск. Я говорю врачам:
– Наказывать назначением лечения незаконно! И вообще, чай был мой, и я не вижу ничего преступного в том, что я забрал свой чай. А случай про спрятанный нетбук вообще поклёп-оговор.
Далее я выслушал лекцию заведующей про чай, замечания Анны Ивановны:
– Вы, Алексей, стали гневливы, оказались очень конфликтным человеком: у вас конфликт со всем персоналом и со всеми больными. И вы забыли цитату Шекспира о благодати милосердия для государей (напомню: это из "Венецианского купца").
Возражать Анне Ивановне я не имел возможности, что всё не так, что с доброй половиной персонала у меня хорошие отношения, а из психов-дураков у меня конфликты только с Иваном Орловым и Петром Смыковым - мне не дали слова. Зато сказали:
– Назначение вам уколов - это не наказание, а просто лечение. И не слушайте медсестёр, что это - наказание.
Уколы мне не отменили, а сказали терпеть их 10 дней по 3 укола. Слава Богу, что на ночь перестали делать двойной укол в обе ягодицы, а стали делать один.
Ох уж мне эти уколы!
Сначала о принимаемых мной в дурдомах таблетках. Их мне давали и дают сначала на Арсеналке, затем в Дружноселье во всё моё пребывание в этих психбольницах. На Арсеналке было заведено растворять их в маленьких баночках. Как же противно было мне пить эту горечь, супергоречь, на протяжении четырёх лет каждый день! Которую ничем не заесть и не запить. В Дружносельской психбольнице в этом плане было легче. Таблетки давали в сухом виде, давая их запивать, так что горечи во рту не было. И то хорошо! Таблетки иногда менялись врачами. Чего только мне не приходилось переносить из-за даваемых мне таблеток и уколов! Как мне было от них плохо. Врачи просто садисты какие-то! Кроме ежедневных таблеток, даваемых 3-4 раза в сутки, были уколы, ежедневные и длительного действия, делаемые в зад 2 раза в месяц. Последние, так называемые прологаторы, стали мне делать после моей схватки с Петей Смыковым. Процедурная медсестра, делающая уколы, сказала мне, что пролонгаторы, или пролонги, мне назначили для того, чтобы я был спокойным, а не буйствовал. Как будто они были нужны мне, эти пролонги! Как будто я буйный!
А однажды, ещё летом 2014 года, был вот какой случай. Сосед по палате Андрюха Числов, конченный псих и дурак, попросил меня помочь ему составить обращение к прокурору. Я помог, ничего от себя не прибавляя, а только формулируя его тык-мыки в складные предложения. Ведь по Закону об оказании гражданам психиатрической помощи у них имеется такое право, обращаться в прокуратуру. Реакция врачей была в этот же день. Числову и мне были назначены больнющие уколы. Разовые. И приходит ближе к вечеру в тот же день в палату Анна Ивановна и спрашивает меня:
– Ну что, вы поняли, зачем я прописала вам укол?
– Да, понял. В связи с моей помощью в составлении обращения к прокурору Числову.
– Я так и думала, что вы сразу поймёте, вы же не дурак.
И она ушла из палаты, а на следующий день снова заходит и говорит:
– Я пришла к вам с просьбой простить меня: я могла обойтись без назначения вам укола, но совершила ошибку, назначив его вам.
Вот такая врач Анна Ивановна!
Снятие запрета мне пользоваться компьютером произошло спустя 2 месяца, то есть в ноябре. Вот как это произошло. Я подхожу к заведующей отделением Маргарите Александровне и говорю:
– Маргарита Александровна! Вот уже прошло 2 месяца, как я наказан вами запретом пользоваться компьютером и Интернетом. Может, хватит уже. И вы мне снова разрешите ими пользоваться.
– Это не наказание, я ещё раз говорю вам. Больницу до сих пор трясёт от вашего обращения к Президенту. Компьютер разрешаю, но только без Интернета.
Вот какая у нас в больнице ситуация. Это когда на дворе XXI век! Время убиваем зря без Интернета. А ведь у меня к моменту его запрещения с одним издательством уже было всё на мази по поводу издания моей Книги! Но ничего! Больничный персонал и все-все-все, кто мешает мне жить, будут наказаны мною. Рано или поздно. Дождавшись психоневрологического интерната я в нём разовью судебную деятельность с требованием возмещения мне морального вреда в многомиллионной сумме. 100 миллионов евро или больше - по 10 миллионов за каждый год моих страданий начиная с 2003 года! Конечно, вряд ли российский суд даже в высшей инстанции возместит мне мой денежный запрос. И пройдя все российские суды по инстанциям я обращусь в Европейский суд по правам человека в Страсбурге. Но когда же это будет, торжество справедливости - я не знаю.
А ещё в декабре 2014 года был вот какой случай. Для начала скажу, как спят пациенты на 8-ом отделении. Ночью с 21.00 до 7.00 и днём с 13.00 до 16.00. Согласись, здоровый читатель, что тебе, здоровому человеку столько спать - это много и не нужно, и тяжело. Так вот, как то раз в декабре я не сплю в тихий час днём, а хожу по палате взад вперёд в тихих тапках, то есть не топая, и в наушниках слушаю музыку. Мимо моей палаты проходит сестра-хозяйка, то есть даже не медсестра и не санитарка, и говорит мне: