И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно
Шрифт:
Недоеденный хлеб (отвратительный хлеб, выпекаемый в самих "Крестах"), которого давали очень много, скапливался у меня в углу камеры. И вот однажды я слышу стук через равные, с минуту, промежутки времени. Я сначала подумал, что это что-то капает на пол. Я прислушался-присмотрелся. Оказалось, что это мышь брала в зубы большой кусок чёрствого хлеба в углу камеры и забиралась по горе этого хлеба в дыру в стене, туда, куда уходила труба от батареи, причём кусок хлеба мышь при попытке залезть в дыру с ним в зубах выпускала изо рта, так как этот кусок хлеба не влезал в дыру, и он падал на пол, издавая тот самый звук, который я принял за капель. Причём обнаружить мышь мне удалось не сразу, ведь как только я реагировал на звук и смотрел в сторону горы с хлебом, то мыши я уже не видел, ведь сразу после звука от падения куска хлеба на пол, или одновременно с ним, мышь скрывалась в дыре. Я эту сцену стал смотреть как мультфильм по телевизору, уставившись глазами в угол камеры, пока мне это не надоело, и я не запустил кроссовкой в угол. По мыши я промазал, но она свои попытки затащить хлеб в дыру прекратила. Сколько же меня продержат в камере-одиночке, как долго?
– мне было неизвестно, и никто мне этого не говорил. Чтобы убить время, я нарисовал на газете шахматные фигуры, а на матрасе клетчатое поле, благо, матрас был в полоску, и стал играть сам с собой.
Меня продержали в этой ужасной одиночной камере 10 суток. 18 декабря перевели в обычную камеру больничного отделения к психам. Спустя несколько дней ко мне приходит новый адвокат, имя которого я не помню, и сообщает мне, что его наняли для меня тётя Надина и Дима Блюменталь за 15 тысяч рублей, сложившись поровну, и теперь защищать меня будет он, а не тот положняковый адвокатик Соловей. Я обрадовался. Но рано. Я нового адвоката больше не увижу, потому что меня признают психом (на тот момент я не знаю кто, где и когда?), и услуги этого адвоката мне больше не понадобятся. Но я этого долго не буду знать, что мой новый адвокат прекратит заниматься моим делом, едва начав. Я буду сидеть в камере и ждать его прихода. Напрасно ждать. Новый, 2007 год, я встретил в компании психов.
22 января 2007 года в Красногвардейском районном суде Санкт-Петербурга состоялось судебное заседание, о котором я узнаю позже, когда мне доставят в "Кресты" вынесенное им Постановление о применении ко мне принудительной меры медицинского характера в виде принудительного лечения в психиатрическом стационаре специализированного типа с интенсивным наблюдением с освобождением от уголовной ответственности за совершённое уголовным законом общественно-опасное деяние, подпадающее под признаки части 4 статьи 111 УК РФ в связи с совершением мной данного деяния в состоянии невменяемости. То есть суд состоялся без меня-меня ведь признали психом на "пятиминутке", так чего разговаривать с психом! И в этом Постановлении были нелепейшие формулировки, перекочевавшие в него из тех бумаг, которые заставляли меня подписывать следак Антон Бесхмельницын, его помощник Серёга и адвокатишка Соловей, а именно, что я якобы совершил свой Поступок умышленно, на почве внезапно возникших личных неприязненных отношений с целью причинения тяжкого вреда здоровью Пипкина (подлинную фамилию пидора не считаю нужным приводить). И число ударов мной по голове Пипкина указано 50! И милицию согласно этого постановления суда я не вызывал! В общем, я был и очень удивлён, и расстроен, и возмущён, то есть ошеломлён данным решением суда, ведь сказать, был недоволен, значит, ничего не сказать. Вознегодовав, я, конечно же, отправил в суд кассационную жалобу. Но мне неизвестно, пошла ли она в суд, или же персонал "Крестов" выбросил её, или подшил к моему делу. Я допускаю всякое, потому что я в ней обосновывал несправедливость изложенных в Постановлении формулировок, на мой взгляд, убедительно.
Так что, разве это моя статья - 111-я, часть 4: умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшая смерть по неосторожности?! Разве был у меня умысел типа: "Дай, я тебе, гад, причиню тяжкий вред за твоё поведение, типа накажу-проучу!"?! Разве можно моё отношение к последствиям моего Поступка охарактеризовать как неосторожность?! И вообще, разве я превысил самооборону? В данных конкретных условиях, когда, один раз ударив, мне нельзя было не бить дальше! Я ведь был в безвыходной ситуации. В прямом смысле: выход из квартиры был закрыт на ключ. И разве я не имею права быть слабым и испуганным?! Я ведь всего-то хотел оглушить его - вот в чём заключался мой умысел, без желания вмять или разбить его черепушку. Короче, я сделал вывод, что суд поступил со мной несправедливо, вынес несправедливое решение. Также я понял вот что. Что у меня появилась ещё одна причина для написания мной Книги. Вот она. Меня суд не захотел слушать, признав быстренько психом. И для обычных, то есть не психов и дураков, преступников существуют амнистия, помилование, кассация, прокурорский надзор. Я же признан психом, и ни амнистия, ни помилование (если Президент РФ узнает о моём антипедерастическом Поступке) на меня не распространяются. Ведь я псих, и мне надо лечиться. То есть в моей судьбе теперь особую роль будут играть врачи-психиатры как специалисты по психам: выпишут - не выпишут из психбольницы, снимут диагноз - не снимут...
А диагноз, который мне поставила психолого-психиатрическая экспертиза ("Пятиминутка") я вычитал из названного Постановления вот какой: шизо-аффективное расстройство. Комментировать диагноз не буду, в том числе приводить свои догадки. Я не специалист, но я знаю, что я совершил свой Поступок не по болезни, а по причине нежелания, чтобы член Пипкина оказался в моей заднице! Так что суд, вставший на сторону не мою, а пидораса, я смело могу называть педерастическим! Или же психиатр на "пятиминутке" счёл за бред мои монархические убеждения и стремление возглавить Россию в качестве царя-императора? Но разве я не имею права так думать, как я думаю, и пропагандировать свои мысли? Помещение меня в психбольницу является прямым нарушением части 1 статьи 10 Закона РФ "О психиатрической помощи": "Диагноз психического расстройства ставится в соответствии с общепризнанными международными стандартами и не может основываться только на несогласии гражданина с принятыми в обществе моральными, культурными, политическими или религиозными ценностями либо на иных причинах, непосредственно не связанных с состоянием его психического здоровья".
А знаешь, мой читатель-избиратель, с какого года у меня согласно Постановлению о назначении мне принудительного лечения в психушке "поехала крыша", то есть я начал сходить с ума, или сошёл с ума? В Постановлении указано, что вышеописанная "пятиминутка", основываясь на показаниях моей, якобы нормальной, сестры Полины, определило 1990 год. А что в этом году произошло в моей жизни? Я ушёл в этом году в армию. Вроде бы добровольно - чем не сумасшедший в глазах только окончившей школу сестры?
– а на самом деле я сбежал в армию от голода, освобождая место за обеденным столом, чтобы больше досталось моей бедной сестрёнке Полиночке. Ведь откуда могла "пятиминутка" узнать о моём 1990 годе? Что в нём произошло у меня? Только из показаний моей сестры, которая ходила к следаку Антону Бесхмельницыну за моей сумкой с мобильным телефоном. Или же показателем моего сумасшествия является мой уход из Макаровки с последующим поступлением в Холодильник, что произошло за полтора года до ухода в армию?..
СПбПБСТИН
28 февраля 2007 года меня неожиданно перевозят с Арсенальной набережной, то есть из "Крестов", на Арсенальную улицу, дом 9-в СПбПБСТИН (Санкт-Петербургскую психиатрическую больницу специализированного типа с интенсивным наблюдением, "Арсеналку"), то есть в назначенную указанным Постановлением психбольницу/дурдом, где содержатся психи и дураки, совершившие преступления, за что и сидят (лежат; в больницах ведь лежат).
Если в "Крестах" мне никаких лекарств не давали и уколов не делали, за исключением первого дня моего пребывания в камере-одиночке, то на спецу, то есть в СПбПБСТИН, принялись мне и горькие таблетки давать, растворённые в воде (фу, какая гадость!), и уколы делать (ох, как больно!). спустя 3 недели моего пребывания на первом отделении больницы в тесной камере-палате на троих человек меня перевели на шестое отделение в камеру-палату, где лежало 16 психов и дураков. Теснота была там также невообразимая. Уколы перестали делать, но от "тяжёлых" таблеток мне было в кровати не повернуться поудобнее и не натянуть самому на себя одеяло, то есть я был не то, чтобы животным, а растением!
Потянулось медленно время в СПбПБСТИН. Я узнал, что спец - это самый строгий тип дурдомов. Есть ещё усилок (психбольницы с усиленным режимом), где режим послабее, чем на спецу, и больницы с общим режимом, где режим самый лёгкий. Во всех типах больниц лежат совершившие преступления психи. И я в этой компании. Ужас! Бр-р-р! Ни о каком написании Книги я и не думаю - моё физическое состояние "благодаря" лекарствам, которые меня принуждают принимать, не то, что ослабленное, а такое, какое и словами не описать, в общем мне было плохо - я чувствовал себя растением! Очень тяжело лежать, ничего не делая, в палате. И общаться с психами и дураками тоже очень тяжело и неприятно. Общение с ними я в своей Книге опускаю. Опишу лишь один случай. В двух словах. Я сижу и ем в помещении столовой. Ем относительно медленно. Ко мне подходит уборщик столов, псих, и даёт мне по лицу кулаком, за то, что я его, видите ли, задерживаю. То есть не только лежать мне было тяжело в этом дурдоме, но и есть.
В этой больнице меня стала навещать тётя Надина. Ей не нравилось, как я выгляжу и говорю.
Также выяснилось, что каждые полгода комиссия из больничных врачей рассматривает вопрос о выписке психбольных в больницы с более лёгким режимом. И суд каждые полгода утверждает решение выписной комиссии о продлении срока пребывания психа на спецу или решает выписать в другую больницу с более лёгким режимом пребывания, или решает выписать амбулаторно, то есть на свободу, но с регулярным посещением психдиспансера. Обычно же психов и дураков со спеца сначала выписывают на усилок или общий режим, и только оттуда на свободу, то есть амбулаторно. И до выписки на другой режим лежат на спецу годами. Типа, срок пребывания на спецу должен быть соразмерен лишению свободы по статье, по которой сидит тот или иной псих. Как же мне печально было это слышать! Ведь, действительно, можно сойти с ума в условиях больницы. И не как бы, а конкретно!
Поскольку я поступил в СПбПБСТИН в феврале, 28 числа, то первая выписная комиссия у меня будет в августе 2007 года. На комиссию пациентов приглашают. И я надеялся, что меня врачи будут слушать. Но куда там! Первая комиссия-это такая формальность! Так что, меня не стали на ней слушать. После комиссии мне пришло Постановление суда о продлении моего пребывания в СПбПБСТИН, вынесенное судом по представлению больничной выписной комиссии о продлении. Я его обжаловал, но тщетно...
Новый, 2008-ой, год я встретил на 6-ом отделении спеца. А в январе наступившего года мой лечащий врач перевёл меня на 11-ое отделение. Перейдя на это отделение, я узнал, что, оказывается, можно звонить по телефону из кабинета старшей медсестры отделения, чего я не знал, лёжа на 6-ом отделении, или не интересовался этим в связи с плохим душевным и физическим самочувствием. А тут, перейдя на 11-ое отделение, я решил позвонить матери. Родителей ведь не выбирают, и поэтому я тяготился отсутствием контакта даже с такой матерью как у меня. Мне хотелось услышать её родной голос и сказать ей, что у меня всё хорошо, чтобы ей было легче. Да, мне казалось, что мой телефонный звонок матери нужен нам обоим. И я позвонил. Общение с матерью было тяжёлым. Она сообщила мне, что не прошло и 40 дней, как умер мой отец. Не могу передать словами, насколько слаб был голос моей матери в разговоре со мной. И вообще, не могу передать этот разговор, настолько он был непоследователен при постоянном желании повесить трубку - так мне показалось. Так что обрадовать мать своим звонком, что я не пропал, помню её и люблю, мне не удалось. Тогда я решил поговорить по-деловому, а именно, попросить её, чтобы она уговорила Полину прийти ко мне в психбольницу и принести мне дисковый МР-3 плеер (плейер) с радио, который был подарком Уле на день рождения в 2004 году от Полины с Марком, и который, я полагал, Уле уже успел надоесть, а мне бы в психбольнице пригодился бы (у многих в больнице были такие круглые плеера). На мою просьбу о плеере мать мне сказала, что Полина не повезёт ко мне никакой плеер, потому что ей некогда, так как она много работает. Так я узнал из телефонного разговора с матерью о смерти отца - позвонил так позвонил!