И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно
Шрифт:
Так вот, сойдясь с Марком Полина стала жить у него в Купчино, а свою дочь Ульяну она только навещала, наверное, почти только для того, чтобы передавать нашей с ней матери деньги на воспитание-питание Ульяны, доверенной бабушке Эле, и на саму нашу мать, находящуюся в это время на совместном моём с Полиной иждивении. Со слов матери я узнал, что Марк молодец: помог Полине сменить работу акушеркой на более денежную работу страховым агентом. Что значит помог: это значит, что он материально поддержал мою сестру в период её безденежья, пока она только устроилась и училась агентским должностным обязанностям.
Звери в погонах
Теперь о нашем соседе снизу. Он занимал 2 комнаты в коммуналке (напоминаю, что почти все квартиры в нашем доме были коммунальными) под моей и Полининой комнатами. Этот сосед Андрей Корнев был участковым милиционером. Но не на нашем, а на соседнем участке. О нём в доме говорили, что он является "крышей" ларёчников. Но дело не в этом, а в том, что в 1999 году он обзавёлся мощной аудиоаппаратурой, которую начал использовать на всю катушку, то есть на пределе её возможностей. Сказать, что музыкальные колонки нашего соседа играли очень громко, мало. Необходимо сказать: мощно, то есть проигрываемая на его аппаратуре музыка воспринималась не только ушами, но и всем телом - настолько
Вот и 17 февраля 2000 года. День рождения Ули. Ей 7 лет. По традиции мы этот День праздновали. Из гостей никого не было, то есть мы праздновали в узком семейном кругу: моя мама, моя сестра, моя племянница и я. Стол был накрыт в большой комнате. Одна бутылка шампанского, остальное питьё - лимонады да соки. На стене вырезанная из цветной пёстрой бумаги цифра 7 прикреплена булавками. Множество разноцветных бумажных сердец рассеяно по комнате. Они свисают на нитках над нашими головами либо крепятся булавками к стенам. На столе много вкусно приготовленных мамой блюд, готовящихся только по праздникам. Мы сидим за столом, едим-пьём. Наше пиршество сопровождается музыкой из магнитофона, обычного, небольшого. И музыка звучит негромко, не мешая нам за столом весело разговаривать. В общем, в комнате царила празднично-весёлая атмосфера. Вот мы и поели хорошо. Осталась на очереди чае-кофейная часть застолья с тортом со свечами и прочими сладостями. Но не приступать же сразу к этой части! Так что, вполне естественно для праздника, что мы решили поплясать. Начали мы плясать, встав из-за стола, тут же, в этой же комнате, ведь и музыка звучала здесь. В основном, плясали Уля и я. В том числе взявшись за руки. И тут во время наших с Улей плясок мне пришла идея перейти плясать в мою комнату, чтобы наш с Улей топот во время пляски досаждал живущему внизу именно под моей комнатой соседу-милиционеру. Ведь это же дополнительная выгода от пляски - шум от топота, который будет раздражать соседа-милиционера (хоть бы он или его жена, или они оба были сейчас дома!)! Пусть потерпят! У нас ведь детский праздник! И не часто мы празднуем. Так что пусть потерпят! А на соседей снизу нам наплевать - им же на нас наплевать. Так давай же, Уля, топать громче и прыгать выше!.. Хорошо!..
– А давай, Уля, залезем на диван и будем прыгать с него на пол!
– пришла мне идея, осуществляя которую мы с Улей сможем досадить ненавистному соседу-милиционеру ещё больше.
Мы с Улей залезли на диван.
– Старайся приземлиться на всю ступню, а не только на носки: шума будет больше, - инструктировал я Улю.
И, взявшись за руки, на счёт "три-четыре" мы с ней спрыгнули в длину на пол. Мама и Полина смотрели на нас с Улей, сначала пляшущих, а затем прыгающих. Вот было веселья! Всем нам. В том числе и от мысли, что мы достойно отвечаем соседу-милиционеру на его безобразие с громкой музыкой. Теперь их (его и его жены) очередь терпеть. Пусть знают наших!
Как известно, аппетит приходит во время еды. Так и мне после пяти прыжков с дивана его высоты показалось мало.
– Уль! А смогла бы ты спрыгнуть вот с этого стола?
– Да, смогла бы. Хочу.
– Тогда полезли на стол!
Встав на сиденье стула как на ступеньку, мы с Улей залезли на стол и после напоминания мной о желательности приземления на всю ступню стали на этот раз по очереди прыгать со стола на пол в длину. Во время прыжков я подумал, что они не пройдут бесследно: на потолке комнаты соседа-милиционера обязательно появятся огромные чёрные трещины. Это же замечательно! Для нас. (О трещинах я подумал, вспомнив об имеющихся трещинах на потолках в нашей квартире, появившихся в результате отмечаний праздников нашими соседями сверху)
– Да, люстра у соседей точно сейчас пляшет, - заметила мама, ведь мы с Улей при прыжках со стола на пол приземлялись в самый центр комнаты.
– Так им и надо!
– ответил я.
– Смотрите: замазка выскочила из щелей, - указала мама на паркет.
– Ну и пусть!
– махнул я рукой.
Наши с Улей прыжки продолжались, наверное, 10 минут. Не меньше. И не больше. Я так думаю. Их прервал звонок в дверь, который, можно сказать, был нами ожидаем. Пошёл открывать я, ведь именно я затеял прыжки, и, следовательно, именно я должен буду отвечать за них соседу-милиционеру снизу. Не спрашивая "Кто там?", я открыл входную дверь. И увидел незнакомого мне молодого мужчину. В тренировочных штанах и белой майке. В этом "костюме" при его телосложении незнакомец выглядел как гимнаст. Я с серьёзным выражением лица спросил его: "В чём дело?". После вопросительного выражения с грубой интонацией в голосе "Чё вы тут вытворяете?" из уст "гимнаста" последовала серия оскорблений и ругательств в мой адрес и адрес всех сразу, кто живёт в нашей квартире и устроил ЭТО. Взбешённый ЭТИМ, "гимнаст" высказал мне, я так полагаю, весь свой запас грубых слов, словосочетаний и предложений, причём, естественно, его речь изобиловала матом. Пока "гимнаст" "высказывался", я его слушал невнимательно, потому что размышлял: "Наша выходка оказалась качественной, ведь она была воспринята именно так, как мне и хотелось. И это меня радует. Но кем она воспринята, кем испытана мощь нашего негодования и протеста? Каким-то неизвестным мне "гимнастом", а не соседом-милиционером; ведь если бы сосед-милиционер был сейчас дома, то он, конечно же, явился бы сейчас к нам сам. Итак, то, что вместо соседа-милиционера поднялся к нам какой-то "гимнаст", меня огорчает. И вообще, кто он такой, чтобы являться сюда и предъявлять нам какие-либо претензии, ругаться и оскорблять нас? Никто. И чего он лезет тогда в наши взаимоотношения с соседом-милиционером?" Додумав до этого, я решил, что пора закрывать входную дверь, как это делали передо мной сосед-милиционер или его жена, когда я спускался к ним выражать своё неудовольствие их громкой мощной музыкой (замечу, что я всегда это делал в негрубой форме). Также я решил, что вступать в диалог с этим никем неразумно.
– Давай, ты, (далее последовало неприличное обзывательство), выходи ко мне,-говорил никто, подкрепляя слова жестом обеих рук, имеющим то же значение, что и слова "Давай, выходи ко мне".-Что же ты не выходишь ко мне, (далее опять последовало неприличное обзывательство)? Или ты испугался меня? Давай-давай, выходи, я же тебя оскорбляю!
Слушая никого, я размышлял так: "Никто хочет со мной подраться, поэтому он и оскорбляет меня, рассчитывая на то, что я поддамся эмоциям и захочу ответить ему на его оскорбления, то есть он ждёт первого удара от меня. Да, есть правило "Бей первым", уж я то его знаю, но в данном случае ввязываться в драку я не хочу, поскольку у меня нет шансов на победу, ведь никто ладно сложен, и, ударив его, я только спровоцирую его на применение им ко мне его боевого искусства, а может быть, и зверства. Это точно. Но что это: почему никто, желая в драке ухайдокать меня, непременно хочет сделать это на лестничной площадке и, будучи сильно разъярён, не решается переступить порог нашей квартиры, чтобы сделать это в прихожей? Подозрительная нерешительность с его стороны. И что же я подозреваю? А то, что никто задумал применить ко мне свой бойцовский талант в такой степени, что мне будет в пору обращаться в милицию, прокуратуру или суд, а никто будет отвечать им, что я сам вышел из квартиры на лестничную площадку и затеял драку. Следы моей крови на лестнице послужат доказательством, что драка происходила на лестнице. Да, и, наверное, никто рассчитывал, что я, открывший ему входную дверь, явлюсь его взору пьяным. И легко поддамся на его провокацию с руганью и оскорблениями и ввяжусь в драку. Но я же не быдло, чтобы поддаться на такую провокацию, а Человек! И как sapiens я тебя, никто, понимаю: драться со мной ты в пределах моей квартиры не желаешь, ибо возникший у следователя или судьи вопрос "Какого рожна ты вторгся в чужую квартиру?" тебя вгонит в тупик. Итак, моя кровь на стенах и полах моей квартиры будет доказательством твоей вины. Так что своим словесным поносом ты меня не проймёшь! И надо же, выражение "Мой дом - моя крепость" работает в данной ситуации и при распахнутой входной двери: враг не решается переступить порог". Отмечу, что чтение тобой, мой читатель, моих мыслей медленней, чем их бег в моей голове. Далее мои мысли бежали так: "Но чтобы закрыть входную дверь, мне необходимо будет сделать один шаг за порог на лестничную площадку. А ведь никто только этого и ждёт - моего выхода туда. Значит, надо сделать что-то такое, чего он совсем не ждёт. Придумал! Так что, нет уж, фигушки, по-твоему не будет!" И я резко вышел через порог из своей квартиры и начал обеими руками давить на кнопки всех звонков соседней коммуналки, а их было 5, и были они расположены по обе стороны от входной двери. Звоня, я был расположен лицом к соседской двери, а к никому тылом, но он не решился нападать на меня в этот момент. Почему?
– не знаю, гадать не буду. Я звонил, подолгу держа нажатыми кнопки сразу четырёх звонков, растопырив пальцы. Где-то через минуту-другую, не больше, соседская дверь отворилась на ширину головы с ушами, и в открывшемся чёрном пространстве возникло светлое лицо (на него падал свет от ламп с лестничной площадки) соседки-старушки.
– Здравствуйте, - бодро пожелал я старушке.
– Здравствуй. Что случилось?
– с приветливой улыбкой спросила она.
– Да вот, видите вот этого типа?
– начал было я, и, произнеся вопрос, я, не передвигая ног, развернул свой бюст на несколько румбов в сторону никого, а, повернув голову ещё больше - прямо в его направлении, кивком головы вверх указал на него как на объекта моего вопроса.
И только я, обернувшись, указующе кивнул на никого, как из нашей прихожей я услышал восклицающе-вопрошающий голос моей матери, увидевшей его, стоящего на лестничной площадке перед открытой нараспашку входной дверью нашей квартиры:
– Эт-то ещё кто такой?!
Сложившаяся на данный момент ситуация уж точно оказалась для никого непредвиденной, и он изменился в лице с вызывающе б'oрзого на кислое-растерянное.
– Ну-ка пшёл вон отседова!
– продолжила командным тоном моя мать с нахмуренным лицом.
Мы втроём продолжали смотреть на никого. И он, вобрав голову в плечи и ссутулившись, развернулся и, такой сникший, начал ретироваться восвояси. Я переступил ногами и развернулся в сторону ведущей вниз лестницы, по которой спускался-отступал никто, вид и проигрыш которого меня развеселили. И мне подумалось, что предоставить слишком много возомнившему о себе никому возможность отступать по лестнице в тишине - это неправильно, необходимо ему вслед улюлюкать, смеяться и подгонять его, чтобы он полнее прочувствовал своё поражение и свою ничтожность.
– Ага!.. Вали давай!
– крикнул я с лестничной площадки своего этажа никому, находящемуся уже на лифтовой площадке между этажами (то есть один лестничный пролёт он уже преодолел).
И, чтобы иметь возможность видеть мой объект насмешек на оставшемся пути его отступления, то есть на лестнице от лифтовой площадки до второго этажа, я спустился на несколько ступенек и... что же я увидел? К противоположной стене жались 3 милиционера, стоящие один на лифтовой площадке между этажами, а 2 других рядом на ступеньках ведущей вниз лестницы. Среди выстроившихся в ряд милиционеров я узнал морду соседа-милиционера Андрея Корнева.