И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно
Шрифт:
– Что у Вас?
И это обращение ко мне на "Вы" меня обнадёживает. Я излагаю свою ситуацию, требующую по моему мнению немедленного вмешательства милиции, и про камень говорю.
Что именно отвечал мне этот вторничный дежурный по отделу мент, я не помню. Кроме высказанного им предположения:
– Может, это всего лишь мания преследования? Просто навязчивая идея у Вас?
Вот так: придёшь за помощью к родной милиции, а она тебя оскорбляет намёками на то, что ты псих, лишь бы ничего не делать! А в остальном, могу утверждать, что большой разницы между вчерашним моим разговором с дежурным и сегодняшним не было ни в смысле моих и дежурного высказываний, ни в результате разговора:
Зашёл по дороге домой в несколько продуктовых магазинов. Вчерашним же способом, то есть благодаря грозного вида собаке, попал домой. Мать также как и вчера открыла входную дверь квартиры - дождалась меня. Я ей сказал, что в милиции у меня сегодня было всё так же, как и вчера, то есть никак. Мать же мне поведала, что в ожидании меня у окна она видела и слышала, как пришедший во двор бомж, завидев сидящих на ступеньках парадной своих собратьев по несчастью, ещё на расстоянии от них в полдвора громко на весь двор спрашивает их:
– Ну как? Убили уже?
Это, типа, вместо привета или вопроса "Как дела?"! То есть что на уме, то и на языке.
Вечером вторника мать снова будет сидеть у окна своей спальни сначала ожидая, а затем прослушивая разговор бомжей о нас и об их планах против нас. Бомжи решили караулить меня или мою мать с Улей с наблюдательных пунктов окон на чёрных лестницах, симметрично расположенных по сторонам парадной...
В среду я после работы почему-то в милицию не пошёл. Пришёл домой опять с помощью собаковладельцев. Вот уже среда, и я сделал вывод, что по утрам бомжам не удаётся меня перехватить по причине их сна в это время. Вечером этого дня мать уже не садилась к окну своей спальни, типа, итак, всё ясно, но очутившись в ней по какой-то надобности услышала высказывание бомжа о необходимости стояния кого-нибудь из них на шухере при входе с переулка в подворотню. Также среда мне памятна тем, что кроме заседания-возлежания в дальнем дворе в это же самое время бомжи сидели и на ступеньках парадной. И создавалось впечатление, что они специально для нас устроили посиделки на входе, то есть устроили показуху. Ведь таких наглых посиделок они раньше перед парадной не устраивали.
И нам, находясь в квартире, невозможно было нигде укрыться от их мата, ругани, грубых слов, кашля и харчков-плевков, так как эти отвратительные звуки распространялись с обеих сторон нашей квартиры. Нигде кроме коридора. Там, в коридоре, и сидела целый вечер Ульяна, напуганная услышанным ею со дворов, всё продолжающимся и непрекращающимся, и было жалко на неё, напуганную, смотреть. И было у нас с мамой ощущение беспомощности и одиночества во всём этом мире.
В четверг Полина забрала Улю в Купчино к Марку. Я снова безрезультатно заходил в ментуру. Как-то прошла пятница без высказывания бомжами на зловещих посиделках каких-либо новых предложений по теме нашего убийства. Зато в субботу на посиделках бомжи всерьёз принялись обсуждать возможность поджога нашей квартиры вместе с нами, раз им так долго не удаётся нас поубивать. Вполне разумно, что нами были поставлены вёдра, тазы и молочник с водой вблизи главного и чёрного входа в нашу квартиру. Вот уже неделю моя мама не выходит на улицу без возможности освежиться, то есть можно сказать, что она физически страдает от своего заточения в квартире.
Узнав об обсуждении бомжами варианта с поджогом, я осознаю, что мне необходимо завтра же с утра пойти куда-нибудь за помощью, но только не в козлятник (ментуру). Есть в нашем районе и отдел по борьбе с организованной преступностью. Ведь можно же принять ополчившихся против нас бомжей за организованную преступную группу. Или нельзя? Неважно: можно-нельзя, нужно звать на помощь. И/или надо идти в прокуратуру. Она-то точно должна заинтересоваться и помочь, приказав кому следует (она-то знает кому) приехать к нам и разобраться с бомжами, применив силу.
Вот оно и настало, это воскресенье - 28 июля. Ведь сегодня днём мне можно было бы пойти на свадьбу Серёжи и Вики. Погода с утра солнечно-безоблачная. Но как я пойду на свадьбу? Ведь там придётся пить! Даже если немного, но всё равно придётся. И поздно возвращаться. Ну и как я буду пересекать двор, подвыпивший и в одиночку (где я найду в поздний час собачников?)? Значит, пойти на эту свадьбу я смогу лишь после расправы с бомжами.
В отделе по борьбе с организованной преступностью мне сказали, что подобными моему делами они не занимаются, что я пришёл не по адресу.
Иду в районную прокуратуру. Там никого нет, поскольку выходной день.
И я хожу по центру Города всё пешком да пешком. Ещё рано да плюс выходной, поэтому на улицах моего любимого центра моего любимого Города очень мало народу, что непривычно, как непривычен и свет солнца с другой стороны. И машин в воскресное утро ещё совсем мало. И тихо. Ну точно, как будто я иду по другому городу!.. И вот я дошёл до городской прокуратуры. И казалось бы, хоть она-то должна работать - одна на такой большой Город. Ан нет: и она не работает! И если я ещё на пути к ней ощущал своё одиночество в этом мире, со своей бедой на пустынных улицах, то брёл домой я уже совсем поникший. Придётся опять идти к козлам. И умолять (просить - уже просил) помочь нам.
Прихожу в отдел милиции. Ну, то есть в козлятник. Кроме дежурного козла за стеклом никого не вижу. И тихо. Вот уже четвёртый раз я говорю дежурному козлу одно и то же, замечая, что это уже четвёртая на неделе моя попытка добиться от милиции помощи. Дежурный козёл отбрыкивается от моих взываний о помощи всё в тех же выражениях, что и его коллеги на неделе. В конце концов я обращаюсь к нему следующим молением:
– Ну пожалуйста, если милиционеры отдела не могут, то прошу вас, умоляю, призовите на помощь нам срочников, они ведь сейчас сидят в казармах, ничего не делают и скучают. Пусть приедут на одном грузовике к нам поразмяться и наведут порядок - разгонят бомжацкую малину ко всем чертям и навсегда. Навсегда отбив у бомжей охоту собираться в нашем доме и наших дворах. Они ведь для этого и стоят в городе!
Я имел в виду молодых ребят, проходящих срочную службу (по призыву) не в министерстве обороны, а в министерстве внутренних дел. В самом Петербурге стоит целая дивизия срочников, которую в народе называют "Голубой", причём квартирует она в самом центре Города, то есть недалеко от нашего дома. По моему мнению, для того она и имеется в Городе, чтобы приходить на помощь милиции, когда её сил недостаточно для выполнения возложенных на неё задач.
– Хорошо, я сейчас позвоню им. Будет тебе помощь. А ты пока проходи вон туда. Проходи, садись и жди, - дежурный козёл показал мне на дверь, ведущую вглубь козлятника.
– И дай мне свой паспорт - надо переписать твои данные.
Отдав паспорт я прошёл в просторное помещение, соседнее с дежуркой козлятника. Где я оказался, стояло много скамеек вдоль стен, и окно было зарешёченное.
Время идёт. Идёт и идёт. Мне уже начинает казаться странным, что эти "Голубые" так долго не едут. Или они выехали сразу по моему адресу? Да и вообще, зачем они нужны там сейчас, то есть днём, ведь в это время бомжей во дворе нет. Это всё невнимательный козёл дежурный, нежелающий врубаться в нашу ситуацию...
– Ну когда же приедет помощь?
– наконец не выдержал я и спросил дежкозла.