И тогда я ее убила
Шрифт:
— А Джордж хотел? — спросила я и тут же пожалела об этом. — Прошу прощения, это не мое дело.
— А ему все равно, что так, что этак, — ответила она, игнорируя мою неловкость. — Он знал, когда на мне женился, что я не хочу семьи в обычном понимании. И за тридцать четыре года брака ни разу не спросил, не передумала ли я.
— Ну и ну! — выпалила я.
— Неужели это настолько удивительно? Мои книги — это мои дети. Мои друзья — это моя семья. У нас с Джорджем прекрасная жизнь, зачем портить ее детьми?
Я расхохоталась. Странно, конечно, что они с мужем никогда как следует не говорили о детях, но мне не хотелось развивать эту
— Ладно вам, мсье Реймон, — мягко укорила его она, — вы ведь знаете меня достаточно давно, к тому же компания у нас сегодня чисто женская, так что мы отлично справимся сами.
И она спровадила сомелье, бормочущего «очень хорошо» и «как пожелаете». Я улыбнулась ему, мол, прощения просим. Не хотелось его разочаровывать.
— Что же вы, догоняйте, — пожурила меня Беатрис.
Я едва прикоснулась к своему бокалу, а она уже принялась за второй. Я послушно выпила все до дна, и она долила мне еще.
— А можно поговорить про ваши книги? — спросила я. Она чуть улыбнулась, и я сочла это знаком согласия. — Просто хотела сказать, что на самом деле вы мой любимый писатель. Мне нравится все-все, что вы написали.
Меня понесло. Я никак не могла остановиться, все тараторила, как восхищаюсь ею. Вот что сделал со мной один-единственный бокал шампанского!
— Они такие необычные, такие захватывающие! Где вы берете сюжеты? И героев? Они такие… ну, не знаю даже… хотела сказать, «настоящие», но они еще круче.
Беатрис выглядела искренне польщенной.
— Ну, знаете, трудно сказать точно. Многих персонажей я в основном писала с себя, особенно слабаков и гадов! — она засмеялась, и я тоже, хоть и отметила тот факт, что уже слышала именно эти слова во время ее выступления на радио. Может, повторов не избежать, когда снова и снова слышишь одни и те же вопросы. Да и почему бы ей не давать всякий раз один и тот же ответ? В конце концов, это лишь подтверждает его правдивость.
Еда оказалась великолепной, в традициях кухни «нувель», и вкус блюд меня ничуть не разочаровал, однако Беатрис еле-еле притронулась к своей тарелке. Едва я подумала, что мне хватит пить, как она сделала сомелье знак принести еще бутылку.
— Расскажите мне о себе, Эмма.
— Да рассказывать-то особо нечего.
— Наверняка есть что, поэтому рассказывайте все. Для начала давайте про магазин, а потом пойдем дальше. Откуда он взялся?
И я рассказала о том, что моя мать умерла, когда мне было слегка за двадцать, и мне выплатили ее страховку. О том, как я была потрясена, получив деньги, поскольку понятия не имела, что мама застраховала свою жизнь. Рассказала, как тосковала по маме и что она очень любила красивые вещи, а вот о том, что мы не могли их себе позволить, говорить не стала. Как и о том, что мы с мамой часами разглядывали глянцевые интерьерные журналы, украденные мною из приемной врача, придумывая наш идеальный дом комнату за комнатой, воображая каждый предмет мебели и точно зная, что нам никогда не выбраться из адской дыры в убогом районе Квинса.
Нет, ничего этого я не сказала, но все равно у меня вышел рассказ об иных временах и ином месте. Зато я поведала, что вложила деньги в магазин чуть ли не по капризу, просто для того, чтобы окружить себя вещами, которые понравились бы маме, и таким образом жить среди них — ведь именно этого она для меня хотела.
Мы побеседовали о моих любимых дизайнерах, о том, как я обновляю ассортимент товаров. Потом я побольше рассказала о Джиме, о том, какой он замечательный и как мне повезло стать его избранницей. Она покачала головой:
— Да ладно, Эмма, ведь вы красивая, состоявшаяся деловая женщина. Джим, должно быть, других мужчин от вас палками отгонял.
Я засмеялась — не только от удовольствия, которое доставили мне ее слова, но и от представшей в воображении картинки. Вообще в тот день я выложила ей о себе почти все, разве что номер социального страхования не сообщила, хоть и было такое искушение.
Не знаю, сколько раз Беатрис подливала мне вина, просто не обратила внимания, но голова у меня определенно пошла кругом. Пока я рассказывала свои истории, она внимательно смотрела на меня большими карими глазами, сосредоточенно хмурилась, словно не желая пропустить ни единой детали, и подкидывала вопросы, побуждая развивать ту или иную тему. Я чувствовала себя в буквальном смысле интересной. А потом все-таки выпалила признание, на которое до сих пор не отваживалась, хоть мне и до смерти хотелось.
— Я когда-то написала роман.
Беатрис вскинула голову и высоко подняла брови:
— Роман? Неужели? Расскажите мне о нем побольше, всё расскажите!
— Да ну, просто глупость. Я написала его для себя, много лет назад.
— Роман не может быть глупостью, милочка моя. Его издали? Можно мне экземпляр?
— Господи, нет, конечно! — Я рассмеялась от смущения. — Пыталась его опубликовать, послала кое-кому, но ничего не вышло.
Зачем я лгала? Мой так называемый роман насчитывал в лучшем случае двадцать страниц.
— Расскажите, о чем он. Криминальная история? Или про любовь? Я люблю хорошие любовные истории.
Жалея, что вообще подняла эту тему, я пересказала сюжет, додумывая его по ходу дела. Беатрис все никак не давала мне сменить тему.
— Эмма, вы помните мой роман «Человек зимой»? Так я сочинила его за десять — или нет, погодите, кажется, за тринадцать лет до публикации.
— Ничего себе, это одна из моих любимых книг! А то и самая любимая. И что там с ней было?
— Просто мой агент считала, что роман не готов. Хотела, чтобы я внесла изменения, которые мне не нравились. Если кратко, я отказалась что-либо менять, отложила рукопись в долгий ящик и занялась другими книгами. А потом однажды вернулась к тексту, перечитала впервые за десять с лишним лет и сразу поняла, что агент во всем права! — Беатрис засмеялась. — А еще мгновенно сообразила, что, если внести подсказанные ею изменения, выйдет идеальная книга! И я их внесла, и теперь мы имеем то, что имеем. Я вот к чему веду, Эмма: почему бы вам не стереть со своего романа пыль и не взглянуть на него еще раз свежим взглядом?
— Ой, нет, да и в любом случае его у меня уже нету. Много лет назад я его выбросила.
— Выбросили? Нет, Эмма! Как же так? Никогда не выбрасывайте рукописи! Никогда!
— Ну, все равно дело прошлое. Но знаете, — я сделала паузу, а потом решилась: — У меня возник замысел еще одного романа. Может, затраченные на него усилия окупятся. — Тут я помотала головой. — Господи, да я напилась.
— Эмма, какая же вы скромница!
— Ну правда, трудно найти время на творчество, а может, мне не хватает мотивации, не знаю. Но хочу еще разок как следует попытаться. Вот мы с вами познакомились, поговорили об этом, и я вдохновилась. — Я улыбнулась ей и подняла бокал.