И умереть некогда
Шрифт:
— Господин Рабо, — сказала мадам Каппадос, — я попросила вас приехать, так как после беседы с мадам Люси я поняла, что только один человек может взять на себя мои дела, так неожиданно брошенные на произвол судьбы всеми нами оплакиваемым господином Фритшем. И этим человеком, если вы не возражаете, если вы согласитесь оказать мне эту большую, огромную услугу, можете быть только вы.
— Мадам, — ответил ей Гюстав, — я очень тронут и очень польщен вашим предложением, но я не могу его принять.
— Ах, господин Гюстав!.. Господин Гюстав!.. Вы не нанесете мне такого удара!
Она представила себе, как ей придется заняться всеми этими сделками, рынками сбыта, распутывать дела, в которых она не разбиралась и ничего не понимала, и ею овладела паника и отчаяние, близкое к умопомешательству.
— Я не могу взять на себя такие обязанности, и вы сейчас поймете почему, мадам. Я ведь связан с другими делами, которые не позволяют мне играть при вас такую роль — во всяком случае, официально.
— Не все ли мне равно, лишь бы вы взялись!
— Я ведь генеральный секретарь ЕКВСЛ.
— Ну и что же?
— Я не могу оставаться на этом посту и одновременно представлять интересы одного из акционеров.
— Ну, не представляйте меня в ЕКВСЛ, но займитесь всем остальным.
— Я страшно занят. Кроме того, я живу в Ницце и не могу уехать оттуда — у меня ведь там дела.
— Ницца от Парижа всего два часа лету.
— Конечно. Но человек не может браться за все!
— Господин Гюстав, я вас очень прошу!..
Гюстав всегда — даже в самые трудные минуты — умел оценить иронию положения, причем в данном случае обстоятельства складывались не неожиданно, именно так он все себе и представлял, и тем не менее его невероятно забавляло то, что все поворачивалось, как ему хотелось, лишний раз доказывая, какую роль играют случай и логика рассуждения, — тот самый случай, которому он обязан был успехом во всех своих начинаниях. Он решил еще немного поломаться.
— Право же, мадам, я никак не могу…
— Ах, господин Рабо… господин Рабо… вы не поступите так с бедной женщиной… — Ему на мгновение показалось, что она сейчас скажет: «С бедной нуждающейся женщиной». — Что со мною станет, если вы от меня отвернетесь?
Она вытащила из-за выреза платья — откуда-то из недр своих телес — не батистовый, а простой и довольно большой платок, специально предназначенный для человека, страдающего хроническим насморком, что в нашем климате является уделом тех, кто не создан для жизни при дожде, снеге и холоде. Она придвинулась к нему, не вставая, — такое усилие было бы выше ее возможностей: она всегда сидела до последней минуты, — придвинулась вместе с креслом, потянув за собой сразу сморщившийся ковер.
— Господин Рабо, прошу вас, умоляю…
— Мадам, — сказал он тогда, делая вид, будто начинает уступать, — я готов сделать все, что в моей власти, чтобы вывести вас из затруднительного положения. Я готов взяться за ваши дела — на некоторое время…
— Ну, хотя бы… хотя бы… — сказала она в приливе бурного восторга, хватаясь за эту спасительную соломинку.
Если уж Гюстав начнет заниматься ее делами, то, будучи, судя по всему, человеком, который серьезно относится к своим обязанностям, он внезапно не бросит все и не оставит ее без поддержки.
— Я мог бы, скажем, в течение трех месяцев… — продолжал он.
— Шести… договоримся о шести. Ну, подарите мне эти шесть месяцев, господин Рабо!
— Хорошо, пусть будет шесть.
— Ах, господин Гюстав, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить вас!
За всю свою деловую жизнь, в которой было немало и гротескного и трагического, Гюстав ни разу еще не оказывался в таком своеобразном положении. А мадам Каппадос тем временем продолжала:
— Что мне для вас сделать? Скажите, пожалуйста!..
— Прежде всего оставьте мне мадам Люси. Дайте ей право подписи — при условии контроля с моей стороны, что позволит мне, скажем, в случае с ЕКВСЛ да и в других случаях, действовать через третье лицо. В то же время выдайте мне доверенность… Нехорошо будет, если я всякий раз стану вам докучать…
— Нет. Этого совсем не нужно. Фритш вечно висел у меня на телефоне, цеплялся за мои юбки, точно это могло что-то ускорить. Раз уж я оказываю вам доверие… Да и потом — не разорите же вы меня.
— Это было бы довольно трудно. Во всяком случае, можете рассчитывать на мою лояльность.
— Мадам Люси сразу оценила вас по заслугам.
— Мадам Люси очень добрая женщина.
— Она показалась мне очень сведущей.
— Она будет весьма полезна.
— А эта доверенность… когда я могу вам ее дать?
Она ощущала лихорадочное желание поскорее избавиться от забот, которые вот уже двое суток, если не лишили ее сна, что было невозможно, во всяком случае тяготили ее. Теперь она поднялась, словно, наконец, сбросила с себя невыносимую тяжесть.
— Да, — повторила она, снедаемая нетерпением, — так как же насчет этой доверенности?
— Но ведь нет никакой спешки.
— Нет, есть!
— Раз я получил ваше обещание, ваше согласие… Я буду действовать так, точно ваша доверенность у меня в кармане. Вы оказали мне доверие, я могу ответить вам тем же и с этой минуты действовать в полной уверенности, что вое, предпринятое мною от вашего имени, будет потом вами утверждено. Тем не менее порядка ради я пришлю вам завтра некоторые документы. Во-первых, бумагу насчет мадам Люси, а кроме того — документ, которым вы уполномочиваете меня вести ваши дела. Теперь в последний раз повторяю, что беру на себя эти обязательства ровно на шесть месяцев. Я не хочу губить свою жизнь, погрязнув в делах, от которых однажды уже избавился.