И в беде мы полюбим друг друга
Шрифт:
Я в двух словах изложила ситуацию.
– Ему не позволят это сделать, – заявила Ольга и отбросила со лба золотую прядь, которой я всегда любовалась: она лежала волной, и глаза казались еще ярче.
– Да, не волнуйся, мы все будем за тебя, – подтвердила Кандис.
– Это уж точно! Мы его в порошок сотрем! – пообещала Далия.
Я подумала, что Ольга, а она ведь помощница главного директора, да еще с таким обаянием и умением убеждать, действительно может замолвить за меня словечко. И Кандис, она сумела наладить кое-какие связи у нас в офисе. А вот относительно могущества Далии… Но их поддержка так меня тронула, что на глазах снова закипели слезы.
– Ну-ну, успокойся. Мы с тобой, – утешала меня Кандис, поглаживая по спине.
Они проявили
Может быть, я все-таки везучая и удачливая?
Ольга
Фантен в очередной раз продемонстрировал свою несусветную глупость. Решил: если уволит Алису, то все свои неудачи сможет списать на ее счет. Восстановит репутацию, подставив знающую и беззащитную девушку… Его подлость уступает разве что его же амбициям.
Алиса не самая заметная из помощниц в нашем офисе, это понятно. Она застенчивая, замкнутая, старомодно одевается, у нее странная походка, она сторонится коллег и не участвует в общей жизни, так что подружиться с ней особого желания не возникает. Но разве дело во внешности? Если говорить о деле, то она, конечно, самая профессиональная, знающая и добросовестная. А что касается ее самой, то она… Она трогательная. Она, конечно, тушуется и на вид страшная зануда, но я уверена, это все из-за ее ранимости. Я несколько раз пыталась ее разговорить, пробить броню. Без толку. Она ничего не рассказывает о своей жизни, говорит только о хобби – о книгах, выставках, телесериалах. Прячется, старается раствориться в толпе, избегает общения, боится, что все узнают о ее недостатках. И ясно одно: она страдает. Страдает от одиночества. Ей плохо, потому что она понимает: у нее не ладятся отношения с людьми.
И конечно, такая несчастная девочка – идеальная жертва для таких бессердечных людей, как Фантен.
Нельзя позволить этому жалкому трусу воспользоваться своей совсем не великой властью и обидеть нашу подругу. Мы не дадим ему восторжествовать!
Я назвала ее подругой, но правильнее будет все-таки коллега. Алиса вообще-то так с нами и не подружилась. Ей было страшно неловко, когда мы все встречались по утрам в кафе на углу, – мы попробовали приглашать ее с нами обедать, но потом перестали. И уж тем более не стали звать, когда шли куда-то вместе потусить. Может, это нехорошо, но хочется же, чтобы было легко и весело. А Алиса всегда грустная, всегда серьезная, она, мне кажется, не умеет веселиться. Мы один-единственный раз пообщались на ее территории, когда она пригласила нас к себе на день рождения. Мы немножко сами этому поспособствовали из-за ее красавчика-кузена, вот уж не парень, а мечта! В первую очередь мечта Кандис и Далии. Но Алису наше веселье так перепугало, что мы больше не проводили экспериментов.
Это недавнее романтическое приключение ее оживило. Стало видно, что ей захотелось открыться, измениться. Мы все это почувствовали и в нее поверили.
И мы решили, что не дадим Фантену все испортить.
Часть вторая. История Антуана
Антуан
Поздний, а может быть, ранний кризис среднего возраста, смотря откуда считать: от сорока лет или от пятидесяти – вот чем друзья и знакомые объясняют те перемены, которые со мной творятся.
Никто не решается произнести вслух слово «депрессия». При его упоминании на ум приходит образ гибельного недуга, затаившегося в глубинах души, последствия и проявления которого совершенно непредсказуемы. Возрастной кризис звучит гораздо оптимистичнее, потому что, понятное дело, он временный, не слишком серьезный, почти заурядный. И главное – поскорее найти средство, которое с ним справится: новая любовь, правильное питание, занятия спортом, игра в бильярд, в конце концов, в каком-нибудь любимом кафе. Это характерная
Я и сам поначалу замазывал подтачивающую меня беду эвфемизмами, говоря «навалилась фигня какая-то», «я сегодня никакой», не жалуясь впрямую на одолевающую меня тоску, которая мало-помалу отдаляла меня от людей и работы. Я предпочитал оправдывать свое состояние трудностями текущего момента. Разумеется, потому, что надеялся вновь очутиться в потоке жизни, вновь наслаждаться легкостью бытия.
Я пытался отвлечься, но у меня ничего не получилось, и тогда мне пришлось признать, что беда куда серьезнее, чем мне казалось. Я понял, что медленно и, возможно, безвозвратно рушатся те опоры, которые помогали мне строить самого себя. Я повис в колодце, вцепившись немеющими пальцами в шероховатый край. Они вот-вот разожмутся – я это чувствовал, – но и это мне было безразлично. Депрессия стала для меня неизбежным завершением пути, который увел меня от того, каким я был, и сделал меня чужаком для самого себя.
В жизни, как я теперь вижу, есть разные периоды: поначалу нащупываешь свой путь, потом, встав на надежные рельсы, веришь, что помчишься быстрее других и, конечно, дальше всех. Нас притягивает успех. Мы уверены, что он светит нам, и его сияние кажется нам прекрасным. Фейерверк рассыпает огни, манит нас, и мы бежим вслед за вечно убегающим горизонтом. Но вот мы задохнулись и начали сомневаться в необходимости такого сумасшедшего бега, засомневались, так ли нам нужен этот успех. В конце концов мы ясно видим, что мечты наши никуда не ведут, а золотое сияние, что манило нас, – это всего лишь золотые наряды тех, кто нами управляет, что нам никогда не оказаться с ними рядом, а если вдруг мы и окажемся, то совсем не обязательно будем счастливы.
Те, кто с умом управляют собственной жизнью и не жертвуют всем ради иллюзии успеха, сосредотачиваются на том, что у них есть: на главном. Вновь открывают для себя ценность семейного очага и тепло дружеских улыбок.
А у меня не осталось ни того ни другого. Леа, моя жена, ушла от меня несколько лет тому назад. Ей надоели мои штурмы все новых маячивших впереди должностных высот, она устала сидеть по вечерам одна, устала слушать, что нам нужно повременить с ребенком и дождаться времен получше. Через год после того, как она от меня ушла, она встретила новую любовь и родила ребенка. Страдал ли я, когда узнал об этом? Если честно, не слишком. На страдания у меня не было ни времени, ни желания. Сантименты несовместимы с гордыней. И с самозабвением тоже. Самозабвенная гордыня требует от тебя включить второе дыхание и вступить в борьбу с очередными, молодыми и сильными, претендентами на славу, они появляются как волны, один за другим, и хотят разрушить твои воздушные замки. Неуверенность знакома только смиренным, робким и настоящим идеалистам. Я же был агрессивным прохвостом, самовлюбленным и бесчувственным. У меня не было времени на слабости.
Но однажды меня выкинуло на повороте, и весь мой мир рухнул. Патрон поделился со мной тревогой по поводу возрастающей конкуренции, глобализации, падения цен, необходимости сокращения персонала, пусть даже весьма эффективного. Он делал ставку на новые таланты. И я – что это было: окончательная зашоренность или уже ненормальность? – ответил ему, что хорошо его понимаю, пожал протянутую руку и ушел.
Меня нокаутировали. А я, подняв голову, покинул все, что на протяжении долгих лет было моей вселенной. И все вокруг остановилось. Мне стало нечего делать, у меня больше не было цели, мне некуда было бежать. Я бежал марафон, добежал до финиша последним и упал. Никто не помог мне встать. Плакаты свернули, публика разошлась.