И весь ее джаз…
Шрифт:
Публика начала собираться рано.
Машка даже забеспокоилась, что музыканты не успеют отстроиться. Но гостей очень ловко перехватывал Ефим Аркадьевич, инфицируя всех подряд безумной любовью к творчеству своих художников. Понятное дело, ведь Бог дал им только талант. Главная же часть любого рыночного процесса — сбыт — была оставлена Всевышним за профессором Береславским.
Машка проверила ноты на пюпитрах. Проверила микрофоны. Обменялась взглядами со звукорежиссером — очень знающий дядька тут впахивал, надо не терять контакт.
Оглядела
Отдельно подошла к Валечке и в очередной раз напомнила ей, что оценочный термин «невъ… бенно» можно употреблять только среди друзей, и то — старше восемнадцати.
Ну вроде теперь все готово.
Зрители уселись на свои места, заполнив практически все. Только Ефим Аркадьевич еще что-то перетирал с одним из местных. Машка увидела, что местный товарищ передает Береславскому дензнаки. Отлично, значит профессор продал-таки картину! Кросс-промоушн рулит!
Но вот и они сели.
Зальчик был мест на сто, не меньше. Перед таким количеством народу — да к тому же за деньги — Машка еще ни разу не выступала.
На нее смотрели сотни глаз. Точнее — две сотни. Но все равно это — до черта!
Холодок пробежал по спине, а желудок начал опускаться куда-то в ноги.
Ну уж нет! Разве Машка не об этом мечтала?
Она эффектно тряхнула своей каштановой — свежевымытой и свежевыкрашенной — копной волос, после чего начала концерт.
Счастье пришло сразу после первой композиции — «Cry me a river» от Эллы Фицджеральд. Народ воодушевленно аплодировал, а Машка подумала о том, что не зря столько лет убивалась. И не зря заманила к себе своих ребят. Будут у них и концерты, и деньги, а это для музыканта и есть счастье.
Второй композицией пошла «Cheek to cheek». Конечно, к вокалистке Дайане Кролл ценители относились не столь однозначно, как к пианистке с этим же именем. Однако эта вещь, бодренькая, с хорошим драйвом, подпитанным собственным Машкиным куражом, была принята даже лучше, чем первая.
Затем в бой пошла Валечка Толоконникова. Стандартный фокус с превращением красотки из ансамбля «Березка» в белую негритянку вызвал сначала шок, а потом, по завершении композиции — бурные аплодисменты. Даже более бурные, чем после Машкиного вокала — вынуждена была признать творческий руководитель «MASHKA-BAND». Куда ж деваться, против правды — не попрешь.
Срыв был один, но — близкий к фатальному.
В самой ударной композиции — классическом негритянском госпеле «Go down Moses», ставшем известным всему миру с помощью неповторимого хриплого вокала Луи Армстронга. Они суперски, блестяще, фантастически (по мнению Машки) сработали с Валечкой дуэтом. Здесь же был предусмотрен выпрошенный Пашкой соляк на барабанах. Ежкова жалела, что согласилась — эта гениальная музыка не нуждалась даже в самых изощренных инструментальных соло. Но что сделано — то сделано.
В итоге Пашка увлекся так, что не дал вступить вокалисткам и раз, и другой. Закрыв на хрен глаза, Павлин долбал по своим бесчисленным барабанам, тарелкам и тарелочкам. Публика была в восторге, но третий раз ждать вступительного такта Машка не стала. Она просто подошла к барабанщику и вмазала ему по кудрявой башке своим драгоценным микрофоном.
Башка издала громовой звук, перешедший в шипение, зал вскипел хохотом, после чего Пашка пришел в себя, чинно и благовоспитанно передав вокалисткам право на внимание зрителей.
Наконец концерт завершился. Толпа бушевала и требовала автографов. По крайней мере, три человека попросили автограф у Валечки, и один — Джама — у Марии. Он же подарил ей огромный букет роз удивительного багряного цвета.
— Все было просто здорово! — искренне восхищался влюбленный милиционер. В общем-то, это было правдой — нефтяной господин уже подошел поблагодарить музыкантов и спросить про их гастрольный график. Он собирался еще раз пригласить ребят в октябре.
— Ради вас мы отменим любые гастроли, — щедро пообещала Машка своему любимому и единственному заказчику. И на данный момент сказала чистую правду.
— Нет, вы действительно гениальны, — повторял Джама.
Даже Женюля со своим мальчиком подошла.
— Может, и зря я тебя всю жизнь затыкала, — самокритично сказала младшая сестра. Такое замечание дорогого стоило.
— Жалко, что родители не слышали, — посетовала Машка.
— Как это? — не поняла Женька. — Вон они сидят, сзади. Джама им позвонил, сказал, что ты без них не хочешь выступать.
Мария подняла глаза и увидела, что мама с папой сидят в последнем ряду, а в руках у мамы букет с розами такого же удивительного цвета, как и у нее самой.
«Откуда у милиционера такие деньги? — даже слегка заволновалась Машка. — Может, у него тоже подпольная жизнь?»
И была недалека от истины.
Подпольная жизнь у полицейского Джамы Курмангалеева очень даже была. Самохвалов добыл не только ствол — к сожалению, не лучший, переделку из резинострела, но какой уж был. Он достал также инфу о взаимоотношениях Полеева и Булатова. Из нее вытекало, что конфликт имеет место, и миром, скорее всего, не кончится. А значит, Грязный так или иначе будет в нем задействован. И что-то подсказывало Джаме, что Грязный может не захотеть в этом конфликте играть по чужим нотам.
Что же касается денег, то они как раз — в самый неподходящий момент — кончались. Самохвалов платы не взял. Зато люди, отследившие важные разговоры Булатова — и в Москве, и в Астрахани, — очень даже брали. Но не купить букеты Машеньке и ее не любящей кавказцев маме — это тоже не было тайной для Джамы — было невозможно.
Ладно, будет день — будут и песни.
А пока Джама Курмангалеев был почти счастлив — и за себя, и за Машку, и за искусство.
Почти — потому что Грязный все еще был на свободе.