И возмездие со мною (Человек боя)
Шрифт:
— Я пока физкультурой позанимаюсь, через полчаса прибегу.
Крутов вышел во двор, по которому бродили куры, заглянул в «хитрый домик», который Осип оборудовал унитазом без дна, и сделал в саду за домом зарядку, после чего выбрался через огород к пруду и побежал вокруг, вдыхая всей грудью чистый, не отравленный никакой химией или газами воздух, напоенный ароматами трав и цветов. А спрыгивая с огромного пня на тропинку, ведущую в лес, неожиданно нос к носу столкнулся с девушкой на велосипеде, которую встретил еще вчера, при въезде в деревню, только на сей раз на ней был летний легкий сарафан вместо
Она бы упала с велосипеда, если бы Егор не успел подставить руку.
— Простите… держитесь.
— А вы не выскакивайте из леса, как леший… извините.
Несколько секунд они рассматривали друг друга: незнакомка сердито, он заинтересованно и оценивающе, — потом Крутов улыбнулся и получил ответную снисходительную улыбку. Девушку нельзя было назвать красавицей.
Большегубая, большеглазая, глаза цвета морской волны с густыми и длинными ресницами, лицо продолговатое, с курносым носиком, грудь небольшая, но крепкая (и похоже, девица лифчик не носит), талия тонкая, ноги длинные, но полноватые… И все же присутствовал в ней некий таинственный шарм, проявляющийся не то во взгляде, не то в улыбке, в повороте головы, в жесте, который заставлял вглядываться в нее снова и снова и ждать откровения или чуда, а может быть, просто улыбки.
— Я вас видел вчера.
— Я вас тоже, Егор Лукич. А вы меня не узнаете?
Крутов пригляделся повнимательней, и вдруг с удивлением понял, что перед ним повзрослевшая на семнадцать лет толстушкахохотушка Лизка, дочь соседей Качалиных.
Когда он уезжал из Ковалей, ей едва исполнилось восемь лет.
— Елизавета? Ты же была… такой.. такой кругленькой…
— Толстухой, вы хотите сказать? — засмеялась Лиза. — Как видите, кое-что изменилось, узнать меня трудно. А вы на побывку приехали, Егор Лукич? Надолго?
— Зови меня Егор, а лучше Горка, как прежде. Приехал же я скорей всего надолго, не меньше, чем на месяц. Так что заходи в гости, буду рад.
Поговорим.
— Ой, непременно зайду, да и вы тоже не забывайте…
— Не забывай, мы же перешли на «ты».
— Ой, ну хорошо, Егор Лу… то есть Горка, — она снова засмеялась, — надо еще привыкнуть, Горка, уж очень ты … суровый и крутой, городской.
— Зазвонистый, как сказала бабка Аксинья. Ты где сейчас обретаешься?
Работаешь, учишься?
— Уже год, как работаю менеджером в одной Брянской рекламной фирме, «Навигатор» называется, может, слышал?
— Я телеболвана смотрю редко. А что заканчивала?
— Рекламно-дизайнерскую академию в Москве.
— Глянь-ка, — удивился Крутов, — я ведь тоже там прописан. Были рядом, можно сказать, и ни разу не встретились. А куда это ты с утра на велосипеде? Я смотрю, это твой «национальный» вид транспорта?
— Удобно, — в который раз улыбнулась Елизавета, и от этой улыбки в душе Крутова тихо зазвенели какие-то чуткие струны. — Я здесь пейзажи снимаю, совершенно чудные, пригодятся для работы.
Только теперь Егор обратил внимание на лежащую на багажнике велосипеда коробку с видеокамерой «LG».
— Понятно. А не боишься заблудиться? Проводник не нужен?
Елизавета сморщила носик.
— Я с отцом здесь все чащобы облазила, не заблужусь. К тому же в лесу теперь стоит какая-то воинская часть, забор из колючей проволоки, дорогу асфальтированную проложили, говорят — прямо к Московской трассе. В общем, цивилизация стучится в наш медвежий уголок.
— Воинская часть еще не цивилизация, — хмыкнул Крутов. — Интересно, кто это решил загнать солдат в наши болота?
— До встречи, Егор Лукич, — села в седло девушка. — Продолжайте свою кросс-прогулку, но не удивляйтесь, коль увидите перемены. Увидимся вечером.
Она уехала. Взметнулся подол сарафана, открывая полные бедра девушки.
Крутов постоял в задумчивом трансе некоторое время и рысцой направился к дому, теперь уже не огородами, а проулком и улицей. А возле коммерческой палатки с рекламой кокаколы на крыше, прятавшейся в тени раскидистой ивы, его окликнули:
— Эй, спортсмен.
Крутов затормозил, оглянулся. За палаткой стояли двое крупногабаритных молодых людей в майках и джинсах: угрюмоватые квадратные лица, короткие прически, бритые виски, у одного золотая серьга в ухе, у другого на груди и плечах цветные наколки — драконы и девы.
— Ты лучше обходи эту девочку стороной, — продолжал тот, что с серьгой. — А то неровен час с машиной твоей что случится.
— А-а, — потерял интерес к парням Егор, вспомнил известное изречение Вишневского: «тебя сейчас послать или по факсу?» — но вслух произнес другое, повежливее:
— я гляжу, крутые вы ребята, и лбы у вас крепкие…
Не оглядываясь более, он свернул с проезжей части улицы на «тротуарную» тропинку вдоль забора и через минуту был дома, гадая, как его могли увидеть с Елизаветой эти двое. Разве что в бинокли. Или же у них есть наблюдатель, который следит за девчонкой и передает по рации своим хозяевам о каждом ее шаге.
Егор усмехнулся, оценивая свою фантазию: «по рации», — и принялся обливаться водой и умываться, фыркая и ухая. Аксинья с крыльца наблюдала за ним с довольным видом, приготовив полотенце.
Вскоре пришел и Осип, в плаще и сапогах похожий на лешего, с лукошком грибов, молоденьких подосиновиков, подберезовиков, сыроежек и белых.
— Надо было меня с собой взять, — сказал Крутов, с завистью перебирая грибы. — Где брал? Вроде ж не сезон.
— У нас тут всегда сезон, а два дни назад дожди прошли, грех грибам не появиться. Да и мест грибных достаточно. Ты их и сам знаешь. Белые я собирал в основном в Еремином раменье
, за болотцем.
— А я в дубнячке за Добрушкой.
— Туда сейчас не пройти — запретная зона. Загородили колючкой, ни пройти, ни проехать. Ты уже умылся? Тогда пошли завтракать.
— Что еще за зона такая? — полюбопытствовал Егор, вытираясь. — И Лизка мне говорила — военные, мол, какая-то часть стоит.
— Лизка Качалина, что ль, дочь Ромки? Уже успел к соседям сбегать?
— Да нет, я ее у пруда встретил, не узнал, конечно.
— Она на велосипеде тут всю округу исколесила, снимает наши красоты деревенские на камеру. Вот и сходи с ней по грибы, сам убедишься, что в лесу чей-то лагерь разбит. Только сдается мне, это не военные, больно тихо стоят. Ромка Качалин клянется, что слышал какие-то крики за проволокой, даже перепугался — страшные такие крики, смертные. Но как туда пройдешь?